Путь на эшафот
Шрифт:
Она пробыла там всего несколько минут и уже поняла их хитрый замысел.
Крэнмер говорил вкрадчивым голосом. Не было другого человека, кто бы так умело смог представить дело. В голосе его слышалась симпатия к ней, оказавшейся в таком ужасном положении.
Ее приговорили к смерти, сказал он. Ее сожгут на костре или отрубят голову.
Хотел ли он подчеркнуть то, что ее сожгут на костре, или ей просто это показалось? Он сказал это так, что ее охватил страх. Ей показалось, что пламя охватило ее тело.
Совесть короля не дает ему покоя, продолжал
– Но Нортамберлен был у вас! – воскликнула Анна. – И вы сами согласились…
Крэнмер был совершенно спокоен, он мог свободно менять свою точку зрения. Он был хитер, начитан и его невозможно было запутать.
Король тоже был не совсем честен. Да, Его Величество готов признать это. Его связь с сестрой Анны… Родственные связи…
Крэнмер развел руками, как бы говоря: вот видите, какое положение. На самом деле вы никогда не были замужем за королем!
Она так же высоко держала свою голову и в этой подземной часовне в Ламберте, куда ее привезли, как это она делала в суде, где ее признали виновной. Им очень хотелось, чтобы она согласилась с их предложением. Она никогда не согласится.
Крэнмер был расстроен и погрустнел. Он хорошо к ней относился, сказал он.
Она задумалась. Как я ненавижу всех этих лицемеров! Возможно, я глупа, но я не лицемерка. Как я ненавижу тебя, Крэнмер! Я помогла тебе занять этот пост. И тебе тоже, Кромвель. Но никто из вас и не подумал помочь мне! Но Крэнмера я ненавижу больше, потому что он лицемер. И, возможно, я ненавижу лицемерие именно потому, что вышла замуж за самого отъявленного лицемера.
Крэнмер говорил своим низким бархатистым голосом. У него был дар делать косвенные предложения. Мне следует подумать о моей маленькой девочке, размышляла Анна. Ее никогда не назовут незаконнорожденной.
А Крэнмер все говорил и говорил. Он намекал, что ее могут освободить. В Антверпене есть прекрасный монастырь. А что будет с молодыми людьми, о судьбе которых она так горюет и которые, она сама утверждает, ни в чем не виновны? Вся страна знает, как она уважает своего брата и как он уважает ее. И что же? Он должен пойти на плаху? А ее дочь? Король лучше отнесется к девочке, мать которой проявит здравый смысл.
Анна быстро соображала. Все было вполне ясно. Она должна сделать выбор. Если ее женитьба с королем будет аннулирована, тогда ему больше ничего не будет от нее нужно. Он сможет жениться на Джейн Сеймур немедленно, если его женитьба на Анне Болейн не была женитьбой. Ребенок Джейн будет рожден в браке. А за это Анне предлагают монастырь в Антверпене, жизнь ее брата и других невиновных мужчин, которые должны умереть вместе с ним. А если нет?.. И опять она себе представила костер, сжигающий ее тело. А что будет означать ее отказ? Если король решил лишить Елизавету всех прав, он это сделает. Он всегда найдет оправдание для того, чтобы сделать то, что ему хочется.
Она может что-то выиграть и ничего не потеряет. Если она не была
У нее появилась надежда. Она подумала: «Мой дорогой брат Джордж. Я спасла тебя. Ты не умрешь. Я с удовольствием откажусь от своей короны, чтобы спасти тебя!»
Кромвель отправился к своему владыке, потирая руки от удовольствия. Опять он одержал победу. Король свободен, он может снова жениться, когда пожелает, потому что никогда не был женат на Анне Болейн. Она сама согласилась с этим.
Все кончено. Они обманули ее. По приказу короля она стояла и смотрела, как их ведут мимо ее окна на холм. Она напрасно пожертвовала своими правами и правами своей дочери. И хотя она никогда не была королевой, эти люди погибли. Это было неразумно, нелогично. Это было настоящее убийство.
Она сама должна умереть на следующий день. Мария Уайатт, навестившая ее, рассказала ей, как достойно умерли эти мужчины, последовав примеру Джорджа, какие они сделали заявления прямо на эшафоте, как смело встретили свою смерть.
– А как Смитон? – спросила Анна. Она все еще представляла его себе мальчиком с нежным взглядом огромных глаз, она не могла поверить, что он не скажет правды на эшафоте. Мария молчала. Анна воскликнула:
– Он не оправдал меня, не признался, что оболгал меня?! Она с ужасом смотрела на молчавшую Марию.
– Как жаль, – заметила наконец Анна с грустью в голосе. – Теперь его душа будет страдать за ту ложь, которую он говорил.
Вдруг лицо ее просветлело.
– О Мария! – воскликнула она. – Теперь уже недолго. Мой брат и остальные, я не сомневаюсь, предстали уже перед более великим королем, а я последую за ними завтра.
Когда Мария ушла, она загрустила. Она сожалела о том, что в Ламберте в ней возродили надежду. Она приготовилась к смерти, а они пообещали ей, что она будет жить, а жизнь так прекрасна. Ей всего двадцать девять лет, и она очень красива. И хотя она считала, что устала от жизни, когда они возродили в ней эту надежду, она ухватилась за нее!
Она думала о своей дочери и очень беспокоилась за нее. Три года – это так мало. Она не поймет, что стало с ее матерью. О, пусть они будут добры к Елизавете!
Она попросила леди Кингстон зайти к ней, и когда та пришла, Анна заперла дверь и, вся в слезах, попросила леди Кингстон сесть.
Леди Кингстон сама была тронута несчастьями Анны.
– Мой долг, – сказала она, – стоять в присутствии королевы.
– Я рассталась с этим титулом, – ответила на это Анна. – Я приговорена к смерти, и в этой жизни у меня больше ничего нет. Я хочу очистить свою совесть. Прошу вас, выполните мою просьбу.
Она зарыдала, слова ее были бессвязны. Она упала на колени и умоляла леди Кингстон отправиться к Марии, дочери Катарины, встать перед ней на колени и умолять ее простить Анну Болейн за то горе, которое Она принесла ей.