Путь наверх
Шрифт:
Евгению Ивановичу запомнилась работа в Большом театре. Кроме профессиональной увлеченности любой живой душе не безразличны и всякие иные впечатления бытия. Разве не интересно хоть и стороной, хоть и мельком, но наблюдать жизнь театра, когда можно заглянуть за кулисы той основной сцены, точную копию с которой лепили монтажники наверху.
В перерывах, особенно в вечерние смены, монтажники не раз спускались вниз, чтобы поесть в театральном буфете.
Но чаще к ним наверх поднимались актеры, директор театра. Однажды приходила даже министр культуры Е. А. Фурцева. Завязался разговор, касающимся
Володя Резниченко, тот самый монтажник, что лихо грохнул балкой о стене, но потом работал и аккуратно, и четко, попросил Екатерину Алексеевну посодействовать монтажникам в приобретении билетов в театр.
— Ребята интересуются, — сказал он, — насчет «Ла Скала». Может, в Милане придется побывать, по линии монтажа. Или на какой-нибудь Всемирной выставке — монтировать павильоны. Одним словом — для расширения горизонта.
— Вот он пусть и даст билеты, ваш заказчик, — и Фурцева показала на директора театра.
Тот в нерешительности замялся. Билеты были давно распроданы.
— Рабочим надо, надо! — повторила Фурцева. — Как же так? Товарищи делают вам новый зал, сцену. Вы должны найти для них возможность послушать гостей-итальянцев.
Директор билеты достал.
На торжественное открытие нового зала и сцены пришло много артистов, приехали министр культуры, председатель Моссовета. Все монтажники получили благодарность и почетные грамоты. Был хороший концерт, ужин…
В Музей изобразительных искусств я пришел в тот день, который называют санитарным. Поэтому, не без труда получив пропуск, я шагал с Евгением Ивановичем по залам, где лишь изредка попадались нам дежурные, художники-реставраторы и рабочие. Наши шаги гулко разносились по зданию.
Не миновали мы и «итальянский дворик», который так нравился Евгению Ивановичу. Здесь и в соседнем «греческом дворике», с потолка, должно быть, в тот день громче, чем в Большом театре, слышались удары металла о металл.
Уже выбравшись на крышу музея, я увидел в глубоком колодце внутреннего дворика кран, прислоненный к стене, с длинной рукою стрелы, засунутой в окно последнего этажа. Так подавались наверх строительные материалы.
На нормальной стройке не увидишь такого крана, «монтажная же хирургия» требует и особых механизмов.
Вторая наглядная особенность заключалась в тесноте чердака и подкупольного пространства. Я слышал и раньше, что работать здесь трудно, что монтажников мучает жара. Но как здесь жарко, я все же себе не представлял.
На дворе разгулялся солнечный приятный денек ранней осени. Но здесь, под стеклянным куполом, этим гигантским увеличительным стеклом, воздух накалился едва ли не до температуры тропиков. Было душно. И хотя под куполом гудел вентилятор и сквозь кое-где разбитые стекла купола проникал свежий воздух, всего этого было явно недостаточно. Газ от электросварки отравлял воздух на монтажной площадке.
Под куполом я увидел источенные жестокой коррозией балки, разрушенные до такой степени, что уже казались не металлическими.
Кое-где связи ферм вообще оборвались. Между ними зияли пустоты. Каркас здесь явно потерял былую крепость и даже на глаз казался малоустойчивым.
Требовалось
Кому не ясно, что это сложнее, а честно говоря, и опасней, чем монтаж любого нового сооружения.
— Верхолаз остается верхолазом!
Это сказал мне Евгений Иванович здесь, под горячим куполом музея, вытирая пот, обильно выступивший на его лице.
Работа верхолазов была, есть и, наверно, еще будет связана, какие бы меры предосторожности ни принимались, и с определенным риском, и с особыми трудностями.
Примерно пятьдесят процентов «ремесленников», которых готовят для монтажных специальностей, придя на стройки, вскоре покидают их. Работу верхолаза надо полюбить, как полюбили ее Коновалов, Кутяев, как привыкли и приросли сердцем к высоте их товарищи по бригаде.
Любовь, конечно, могучий стимул, но заработок остается заработком. В среднем для монтажника он равен 150—160 рублям. Бригадир получает на пятьдесят-восемьдесят рублей больше. Думается, надо бы выше поднять меру оценки и поощрения романтического и нелегкого, всегда требующего особой собранности и внимания, всегда напряженного и столь необходимого обществу труда.
Весной 1968 года Анатолий Степанович Коновалов провел два месяца в Канаде. Двадцати семи советским монтажникам вместе с канадскими рабочими предстояло демонтировать павильон СССР на закрывшейся Всемирной выставке «Экспо-67».
Вылетел Коновалов из Москвы двадцать четвертого марта на канадском самолете, делавшем посадку в Дании. В Москве уже не было снега, и в Монреале он уже почти весь растаял, только кое-где еще виднелись белые пятна. И вообще погода оказалась примерно такой же, как и дома — холодноватый, ветреный март, но с очень яркими веселыми солнечными днями, когда очищалось от туч голубое небо. И у нас это месяц весеннего света и свежести, и такой же он в Канаде.
Местные власти Монреаля намеревались на бывшей площадке «Экспо-67» вскоре открыть другую национальную выставку, и поэтому сроки монтажникам были предложены крайне жесткие. Два месяца, и ни дня больше.
Коновалов вместе со своими товарищами поселился в центре города, в частном доме, арендованном для рабочих. Жили по два человека в комнате. Рано утром на работу в автобусе, после смены домой, заглянув предварительно в продуктовые магазины. Варили обед сами, в ресторанах питаться дороговато, да и отнимает время. А хотелось узнать страну, город, многое увидеть своими глазами.
На демонтажной площадке Коновалов работал бок о бок с рабочими, говорившими на английском, французском, итальянском и, конечно, на русском языках. И в той технологической синхронности, без которой невозможен ни монтаж, ни тем более демонтаж такого красивого, тонкой работы павильона с огромной изогнутой стеклянной крышей, державшейся на высоких стальных опорах, — монтажники разных стран понимали друг друга без переводчика. И это потому, что люди хорошо знали свое дело.