Путь, не отмеченный на карте
Шрифт:
Хорунжий пристально поглядел на Степанова. Хорунжий что-то обдумывал. Он оглянулся: далеко позади мелькала спотыкающаяся фигура полковника. Он полз медленно. Хорунжий понял, что так нельзя будет уйти от опасности.
— Да... — сказал он. — Плохо дело...
— Поняли? — удовлетворенно спросил Степанов. — Ну то-то!
А когда полковник приблизился, а за ним прапорщик, Степанов, глядя ему прямо в лицо, сказал:
— Вот в чем дело, полковник... Вам придется поторапливаться,
Полковник поглядел на Степанова и перевел взгляд на хорунжего. Тот отвернулся. Полковник кашлянул: чорт, горло перехватывает!
— Это значит: решили бросить меня? — вяло сказал он. — Понимаю... Ну, ну, бросайте! бежите, гады вы этакие. Уходите все!
Степанов и хорунжий не отвечали. Ответил прапорщик:
— Нет, полковник! Я останусь с вами...
— Вы! — повернулся к нему полковник. — Не надо! Уходите тоже... Мне никого не нужно...
Хорунжий тихо сказал что-то Степанову и снял с себя сумку. Тот сделал то же. Они развязали свои котомки, порылись в них, отложили часть провизии в кучку на снег. Хорунжий шагнул к полковнику:
— Вот здесь — часть нашего пайка... Мы со Степановым пойдем быстрее вас, нам хватит того, что мы себе оставили...
Полковник молчал.
Степанов снова взвалил на себя свою поклажу. Хорунжий помедлил и занялся своею.
Завязали завязки на груди. Кашлянули. Потоптались на одном месте.
— Ну, что же, — нерешительно сказал хорунжий. — Пойдем... Далеко не отставайте... Придем на место — вышлем за вами лошадей...
Степанов круто повернулся и зашагал вперед. Потом хорунжий.
Остались двое.
Прапорщик подобрал оставленную им провизию. Он увязал ее в свою котомку. Полковник молчал, опершись на винтовку. Прапорщик подошел к нему:
— Почему вы не уходите с ними? — хмуро спросил его полковник. — Почему не уходите вы?..
— Пойдемте, полковник, — мягко сказал прапорщик. — Пойдемте потихоньку. Авось, как-нибудь доберемся до людей...
Полковник выпустил винтовку из рук, она рухнула в снег. Он медленно опустился на-земь, обхватил голову обеими руками и заплакал злыми, беспомощными слезами.
— Ну, отдохните немного... отдохните! — бормотал прапорщик, и был растерян его взгляд, и пухлое обветренные губы подергивались.
— Отдохните... А потом, помаленьку пойдем...
15. Сквозь снежную зыбь.
Замелькали мелкие снежинки, зыбкой белой стеной обволоклась тайга. Замелькали, закружились и стали оседать на широких белых лапах ветвей, на рыхлых следах, на утоптанном пролеске, на грубо и наспех срубленном лабазе.
Сквозь зыбкую сетку, мягко ступая по снегу, прорываются бесшумно и без всякого усилия (так приятно и легко рвать эту преграду!) волки.
Они учуяли. Они дождались.
Но близка добыча, а так недосягаема. Где волкам
Но — откуда-то внезапно потянуло чужим духом. Острые уши насторожились. Длинные морды вытянулись, ноздри втягивают в себя этот дух.
Сорвались с места волки. Дальше от этого враждебного запаха, дальше!
Живыми людьми запахло.
Волки метнулись в сторону. Они уходят. Они скроются. Но они будут ждать. Они будут сторожить издали, притаясь...
К лабазу подбежали собаки. Обнюхав его, они залаяли. За собаками подошли люди. Они оглянулись кругом, и, заметив лабаз, обошли вокруг него.
— Надо поглядеть! — сказал один из них.
Другой молча высвободил ноги из лыж и принялся разбрасывать бревна и ветви. Потом к нему присоединился второй. И скоро из-под бревен и еловых ветвей показалось тело прапорщика, того, который был так молод и недавно мечтал еще о сладком запахе марки Коти.
Оба наклонились над трупом.
— Полушубок-то, гляди, совсем хороший! — удовлетворенно сказал один.
— Да и катанки хороши... Малость подошву подкинуть — и вовсе в аккурате! — обнаружил другой.
— И штаны ватные... теплые.
— Шапка с ушам...
Волки, притаясь в стороне (как раз на таком расстоянии, чтоб собаки не учуяли), злобно-тоскливо ждали. Они разевали красные пасти и тихо повизгивали. Иногда они шумно вдыхали в себя запах тех, живых, и еще чего-то, что было так желанно и нестерпимо-хорошо. Сильные лапы врывались в снег: и трудно было удержаться, чтобы не кинуться туда, туда. Но они ждали.
Ведь они долго ждали, и должны, наконец, дождаться...
Взвиться бы над тайгою (птицей какой-нибудь, что-ли!) да поглядеть вниз:
Бредут по тайге парами молчаливые путники. Двое шагают сильно и уверенно. Другие двое медленно, словно через силу, словно великая тяжесть навалилась на них и давит. И дальше — на легких лыжах, сосредоточенные, деловитые, бодрые.
А за ними волки. В одиночку, группами: голодные и сытые.
Широкий след проложен в тайге. Извилистый путь обозначен на снегу. И на пути остатки, клочья, обглоданные кости.
16. Мысли, которые не умирают.
Как по таежным мурьям и заимкам вести доносятся? Как таежные люди друг о друге узнают?
Дознались как-то иннокентьевцы об узко-еланских новостях: у тамошних парней обновки завелись: полушубок новый у одного объявился, шапку хорошую добыл другой, рубаху сатиновую. Откуда?
Велика ли корысть — полушубок да шапка, но обожгла эта весть иннокентьевцев, особенно баб.
— Где это узко-еланцы обновки добыли?
— Каки-таки торговые люди наделили их этим добром?