Путь Никколо
Шрифт:
— Как скажешь, — отозвался Клаас негромко. — Тогда надеюсь, ты простишь меня, если я потороплюсь домой. У меня будет много дел.
Он отпустил поводья Феликса и пришпорил лошадь, переводя ее сперва на рысь, а затем пуская в галоп. У деревьев лакеи проводили его взглядом, затем обернулись к Феликсу. Но Феликс, как он и ожидал, не последовал за ним.
День еще не подошел к концу, когда Клаас въехал в Брюгге через Гентские ворота, на несколько часов опередив своих спутников. Изначально он планировал, и до сих пор оставался при этом мнении, что именно Феликс первым должен дать отчет о Лувене своей матери. Поэтому он обрадовался, узнав,
Вопли продолжались всю дорогу по двору. Насос вновь сломался. В одном из чанов обнаружилась протечка. Трое рабочих подрались, а остальные теперь ходят мрачные, как туча. Человек, который продал не так давно какую-то недвижимость вдове, желает получить ее обратно и утверждает, что способен доказать, будто сделка была незаконной. В мешках пряжи обнаружилась гниль. Вдова назначила нового стряпчего. Флорентийцы, лукканцы и даже секретарь папского легата по очереди являлись к вдове, чтобы осведомиться, когда наконец посыльный Шаретти отправится в Италию, потому что их ящики с депешами уже переполнены. Его ждет пакет из Милана с печатью того лысого лекаря. И, когда бы Клаас ни появился, Ансельм Адорне желает немедленно видеть его. — Вот это возвращение! — воскликнул Клаас Хеннинк, похоже, решил, будто он жалуется, но, конечно же, это было не так. Восторг переполнял его при мысли о том, сколь многое предстоит привести в порядок. Бегом бросившись в дом, собирая приветствия и дружескую ругань со всех сторон, он первым делом взялся за письмо Тоби.
Он читал его, пока снимал с себя дублет. На середине прервался и перечел вновь. При этом выражение его лица было таково, что привело бы Хеннинка в ярость. Затем, повязав фартук, он направился вниз, чтобы починить насос Пока он был занят этим, четверо работников по очереди подошли, чтобы на что-то пожаловаться, пока их не заставил вернуться к работе щеголеватый молодой человек с серпообразным носом, в длинном платье до середины лодыжек, который решил, что перед ним, должно быть, Клаас.
Клаас признал это, выпрямляясь и вытирая руки. Он давно предлагал вдове назначить кого-нибудь в помощь Юлиусу, пока тот в отъезде. Было три кандидата, все с отличной репутацией. Стало быть, вдова выбрала одного из них. Он надеялся, что ее выбор был верным.
Остроносый молодой человек, которому на вид было лет под тридцать, заявил:
— Я мессер Грегорио. Я уже послал за мастером, чтобы починить насос. А сейчас я бы предпочел, чтобы ты прошел прямо ко мне в кабинет и сделал доклад по Лувену. Демуазель де Шаретти скоро вернется. Она пожелает услышать все как можно скорее.
Да, выбор был верный. Сын ломбардца, друга покойного отца демуазель, изучал юриспруденцию в Падуе. Несколько лет был младшим секретарем в Сенате Венеции. Вернулся домой в Асти, затем во Фландрию, где его отец был ростовщиком. Привычный, судя по всему, иметь дело лишь с вышестоящими.
— Иду, мессер Грегорио, — отозвался Клаас. — Jonkheere Феликс желал также присутствовать при отчете демуазель. Он будет здесь через час.
Стряпчий, незнакомый с Феликсом, помолчал.
— Тогда можешь закончить с насосом, — объявил он, наконец. — Но ты должен быть в кабинете, когда появится jonkheere Феликс.
Клаас кивнул. Дождавшись, пока стряпчий скроется из виду, он проверил насос, который теперь работал, как надо. Затем позвал кого-то из подмастерьев, чтобы тот все убрал за ним, а сам вернулся в дом, чтобы привести себя в порядок и переодеться в свой синий камзол,
Едва лишь Марианна де Шаретти вернулась домой, как ее новый поверенный, мейстер Грегорио, сообщил, что Клаас появился ненадолго, однако, невзирая на приказ, так и не пришел с докладом. А молодой хозяин, ее сын Феликс, по-прежнему в пути и еще не прибыл.
Клаас вернулся без Феликса. Что-то случилось. Феликс попытался уволить Клааса? Клаас поступил на службу к кому-то другому и вернулся только за вещами? Нет. В таком случае он бы дождался встречи с ней.
Своему новому поверенному она выделила комнату с письменным столом, прежде принадлежавшую Юлиусу, и сейчас, поблагодарив, она велела Грегорио вернуться к себе и ждать, пока его позовут.
Затем направилась в собственный кабинет, по пути узнав от Хеннинка, что насос починен, но беспорядки в красильне продолжаются. Он ни словом не упомянул о Грегорио, а стало быть, по-прежнему оставался недоволен им. Судя по тому, что именно Клаас починил насос, и все, с кем он общался, пребывали в добром расположении духа, это означало, что он никуда от них не уходит. Это понравится Катерине, даже если не понравится Тильде. Марианна де Шаретти раскрыла свои учетные книги и постаралась сосредоточиться на делах.
Наконец объявился Феликс. Весь в лохмотьях, — похоже, он охотился с придворными дофина. Он пустился в длинный и занимательный рассказ об этом. Судя по тому, что сын ее ни словом не обмолвился о Клаасе, он, вероятно, уже узнал от Хеннинка, что тот вернулся, но пока не говорил с хозяйкой. Прежде чем она успела спросить его об этом, новый стряпчий Грегорио постучался в дверь. Верно, она ведь сама просила, чтобы он присутствовал на их встрече. Ему следует знать, что происходит в Лувене. Не успел мейстер Грегорио усесться, как дверь распахнулась рывком, и на пороге обнаружился приятель Феликса, Джон Бонкль. Демуазель де Шаретти воззрилась на него в изумлении. Тот застыл, заливаясь румянцем.
— Демуазель, прошу прощения. Мне сказали, что Феликс здесь.
— Совершенно верно, — подтвердила мать Феликса. — Но боюсь, что он очень занят? Это что-то срочное?
— Нет. То есть да. — Джон Бонкль никогда не славился живостью ума. — Феликс, он требует восемь шиллингов до вечера. Я не могу ему заплатить, ублюдок.
Испуганно округлив глаза, Феликс указал ему взглядом на мать. Джон Бонкль побледнел.
— То есть… Прошу прощения. Это у меня случайно сорвалось, демуазель. Но Феликс, я правда не могу расплатиться.
— Что заплатить? Почему?
— Заплатить тебе за него, за нее, — попытался объяснить Бонкль. — Ну, в общем, ты понял.
— За что мне заплатить? — переспросил Феликс. И медленно залился краской.
— Простите, демуазель… — обернулся к ней Джон Бонкль. — Но Клаас сказал, что я должен заплатить ему до вечера восемь шиллингов, иначе…
— Что иначе? — мягко осведомилась Марианна де Шаретти.
Наступило молчание.
Марианна де Шаретти поднялась с места. Взяв ключ из связки на поясе, она отомкнула один из сундуков у стены. Оттуда достала мешочек и настольные весы, которые установила на столе. Развязала мешочек, и на зеленое сукно высыпалась стопка серебряных гротов. Она выложила их на весы, несколько монет убрала, и наконец, взвешенные пересыпала в новый мешочек. Весы она установила поверх стопки подписанных обязательств, рядом с которыми лежал лист с расценками красильни, где цены были аккуратно вписаны в столбик напротив образчиков окрашенной пряжи. Все очень по-деловому.