Путь Никколо
Шрифт:
Кателина удалилась к себе в спальню. Такова привилегия дамы: испытывать воздыхателей и поддразнивать их. Если Клаас не придет, то вопрос закрыт. Он слуга и трус.
Если он явится завтра в общую гостиную, дабы получить от нее обещанное письмо, это также о многом скажет ей. Он ханжа.
Если он придет сюда, доверившись горничной, доверившись ее способности подкупить всех, кого необходимо, доверившись ее скрытности… Стало быть, он слишком в ней уверен, слишком уверен в себе. И не естественен. И лжив, вдобавок ко всему, что было
Он явился перед рассветом. Она спала. Горничная разбудила ее. К тому моменту, как он открыл дверь, а затем совершенно бесшумно закрыл ее за собой, она проснулась и села на постели, прижимая к груди простыню. Свеча горела в укромном уголке, чтобы не бросать отблесков под дверь. Также она распустила заплетенную на ночь косу. Сейчас Кателина видела отражение в его глазах, словно позвала его сюда лишь как собственное зеркало. Ее волосы, и простыня, и обнаженные плечи.
Стоя в дверях, он негромко спросил:
— Возникли трудности? — Голос звучал успокаивающе, но на лице отражалась забота вполне определенного свойства.
Ну, разумеется. Именно поэтому он и пришел.
Гордость требовала, чтобы она немедленно сказала ему правду и отослала прочь. Но умоляющая плоть пересилила голос разума. Во рту у нее пересохло.
— Да есть трудности.
Он тут же отошел от двери и приблизился к постели, опустился на колени, так, что их глаза оказались на одном уровне. Она видела тень щетины у него над верхней губой и на подбородке. В глазах его, даже когда он не улыбался, глубоко внутри таились искорки смеха, готовые явиться наружу в любой миг, когда он вновь почувствует себя счастливым.
Ее рука лежала на покрывале. Она видела, как он двинулся, чтобы заботливо накрыть ее своей ладонью, и поняла, что не сможет удержаться от дрожи. Он коснулся ее, и она содрогнулась от головы до пят.
Наученная этому единственной ночью, она прочла ответ на его вмиг смягчившемся лице. Она видела, как он тщится овладеть собой, но когда он попытался отпрянуть, она вцепилась в его руку. Простыня упала на бедра, и если он устремится к двери, то ему придется тащить ее, обнаженную, вслед за собой и дальше на улицу. Внутри у нее все разрывалось, и она уже начала восхождение к той вершине, к которой желала, чтобы он привел ее. Воскликнув: «О, утешь меня!», она тут же осознала, даже прежде, чем он ответил, что уже слишком поздно.
Он был опытен. С кровати она оказалась перенесена на пол, и спустя мгновение он уже был с ней, и на сей раз настойчиво и беспощадно удерживал ее, уже достигшую пика, на высшей точке наслаждения, доводя до все новых порогов экстаза. И в последний миг, в порыве безумия, словно уже сам не сознавая, что делает, скрепил этот союз, присоединившись к ней.
Потрясенная, она впала в забытье, которое могло быть сном. Пробудившись, она обнаружила, что вновь лежит в постели, укрытая покрывалом. Ее тело словно растаяло. Там, где прежде таилась боль желания, теперь ощущалось слабое жжение и томительная усталость, совсем не похожая на ту острую боль, которая сопровождала ее первое посвящение. Ей пришла на ум странная мысль, что в прошлый раз она стала просто соблазненной
И вновь благодаря Клаасу. Неужто он уже ушел? Нет, это было бы слишком невежливо. Значит, полностью одетый, он ожидает ее пробуждения?
Она пошевелилась, и внезапно обнаружила его обнаженное плечо рядом со своим, и его голову на подушке. Чтобы утешить ее и выслушать исповедь, он сделал то, что было необходимо. Разумеется, и по иным причинам также. Даже Клаас не смог бы так быстро достичь пика, если бы не желал ее по-настоящему.
Он шевельнулся, почувствовав, что она шевельнулась, и, приподнявшись на локте, потянулся не к ней, но к краю постели. Когда затем, полусидя, он обернулся, то в руке у него оказалась оловянная чашка с водой, заранее наполненная из кувшина. Но вместо того, чтобы подать кружку ей, он поставил ее на простыню со словами:
— Полежите немного. Порой, когда все происходит вот так, то от первых движений может заболеть голова.
Она полежала неподвижно, чувствуя, как успокаивается ее тело, а затем тяжесть постепенно начинает отступать. Он не скрывал и не смущался своего опыта, даже сейчас. Затем она наконец шевельнулась, взяла кружку и выпила воду. Он наклонился, чтобы поставить чашку на пол, и она залюбовалась игрой мускулов на его теле, от плеч до ребер, от ребер до бедер, и когда он вновь повернулся к ней, продолжала рассматривать его.
— Я как-то видела молодого быка, покрывавшего корову. Не могла поверить своим глазам. Со сколькими еще ты был сегодня?
Он помолчал, но не стал прятаться под покрывалом, хотя на лице появилось напряженное выражение.
— Ни с кем, демуазель. Кателина уставилась на него.
— Понятно. Отсюда, несомненно, и эта… настойчивость. И если бы меня не было, то что бы ты сделал? Отправился в бордель?
Он не отвел взгляда.
— Одинокие мужчины часто делают так. Общество дозволяет нам это. Именно там я недавно оставил Феликса.
— Ты хочешь сказать, что я позволила тебе сберечь деньги? Он позволил молчанию затянуться, локтем опираясь о подушку и опустив глаза на сцепленные руки, затем произнес:
— Вы сказали, что вы в беде.
— О, да, — подтвердила Кателина. Она задыхалась от злости и от страха. — Ты наслаждался моим телом.
Он чуть заметно улыбнулся, по-прежнему глядя на свои руки.
— Стало быть, мне не удалось это скрыть.
— Будь я твоей женой, ты мог бы делать это всю ночь и весь день. Ты бы женился на мне ради этого? Или тебе приятнее с другими женщинами?
Он поднял глаза. Затем, расцепив руки, потянулся к ней и легонько стиснул ее пальцы.
— Вы несравненны, демуазель. Но нам нужно поговорить. Вы не сказали родителям о Джордане де Рибейраке?
— Нет. Я им заявила, что меня сопровождал Грутхусе.
— Тогда они будут надеяться, что вы выйдете замуж за него, — заметил Клаас.
Она молчала.
— Вы не подумали об этом? — удивился он. — А если он и впрямь желает на вас жениться, то может заявить, что был вашим любовником. Вот видите, вам ни к чему связываться со мной.