Путь Никколо
Шрифт:
Судя по всему, его девизом и впрямь было: «Убить или излечить», что особенно опасным казалось для Клааса, не столь давно оправившегося от ран; но просто поразительно, как быстро уроки фехтования закалили его. Чем сильнее его наказывали, тем быстрее он ускользал от ударов, а вскоре он уже мог держаться на лошади в галопе, даже когда ему нарочно ослабили подпругу, чтобы свалилось седло. Потрясающее было зрелище, когда он трясся вот так верхом, и стальной обод круглого шлема бил его по переносице, словно крышка на кипящем горшке. Они немало повеселились в дороге.
Потом Томас
Они с Клаасом общались большей частью на языке знаков и немножко по-каталонски, которого все понахватались от Лоренцо. Негр был настоящим гигантом, с плечами, как подушки, и брат Жиль до ужаса боялся его и начинал молиться всякий раз, когда тот подходил слишком близко, — что явно забавляло чернокожего. Так они спокойно двигались к югу, в блестящих шлемах, кирасах и наголенниках, под флагом Асторре, который в седле являл собой фигуру, исполненную поразительного достоинства, — если только не обращать внимания на разъяренную физиономию, скрывавшуюся под начищенным шлемом.
По пути в Женеву Клаас также попал в ученики к стрелкам из лука, которые вскоре обнаружили, что у него верный глаз, и это ненадолго избавило его от новых синяков. Так продолжалось всего один день, в конце которого новая вспышка неуемной изобретательности заслужила ему взбучку от рук самого Асторре. Впрочем, это мало на чем сказалось. Клаас, похоже, вновь пришел в себя. Он исцелился. Это была последняя ночь перед въездом в Женеву. Едва устроившись на постоялом дворе, лекарь вручил чернокожему склянку с мазью и велел заняться ссадинами Клааса. Африканец, который предпочитал откликаться на имя Лоппе, вместо Лопез, кажется, все понял правильно и вышел прочь.
— Мы с тобой неплохо знаем Женеву, — заметил лекарь. — Но как там себя поведут эти двое, Лоппе и Клаас? Или мы загрузим их работой так, чтобы у них не было времени об этом думать?
Юлиус поначалу относился к Тоби с недоверием. Асторре по-прежнему считал его шпионом и принимался тереть пальцами обрубок уха всякий раз, когда Тоби противоречил ему. Язык у Тоби был как хлыст, но до сих пор он не выказывал ни малейшего интереса к семейству Шаретти, и даже сейчас, водрузив свой сундучок на скамью, лекарь просто болтал за работой.
Юлиус тоже был занят делом, уложив расходную книгу на коленях и пристроив ноющий зад на мягкие подушки.
— О, Клаас неплохо знает Женеву! — отозвался он. — Бедняга! Он толкался на кухне у семейки Флёри, пока его не вытолкали взашей, и Корнелис де Шаретти взял его в ученики. Сестра вдовы была замужем
— А почему они его вытолкали? — рассеянно полюбопытствовал лекарь. Примостив на углу стола свою чашку и пестик, он круговыми движениями толок какие-то порошки при свете свечи, бросавшей отблески на его лысину.
— А почему сегодня он заработал трепку? Слишком много сил и никакого понятия, к чему их приложить, — пояснил Юлиус. — Впрочем, это странное семейство. Погоди, пока увидишь Эзоту.
— Эзоту? — не отрываясь от работы, переспросил лекарь.
— Это жена Жаака де Флёри. Жаак возглавляет компанию. Старый Тибо болен. Живет рядом с Дижоном и больше не занимается делами. Жаак ведет все в одиночку. По крайней мере, вел, пока я служил у него поверенным. Клааса к тому времени уже не было. Я продержался год, пока не узнал, что есть место у Шаретти.
Тоби закончил перемалывать порошок, отложил пестик и, размяв пальцы, поднял голову. У него было самое непримечательное лицо, какое только видел Юлиус. Лысина с легким пушком волос переходила в плоский морщинистый лоб, к бесцветным бровям, нависавшим над круглыми бледными глазками. Единственной приметной чертой были ноздри, круглые, мясистые и изогнутые, точно две музыкальные ноты.
— А ведь нам придется заезжать туда? — поинтересовался Тоби. — Тебе приятно будет увидеть их вновь?
— О, мы и не ссорились, — ответил Юлиус. — Я уехал, чтобы стать наставником Феликса. Жаак злился, потому что не хотел меня отпускать, и к тому же он не любит семейство Шаретти… Сестра демуазель была второй женой, и Флёри не слишком признают это родство. Но Корнелис де Шаретти был им полезен в качестве посредника в Брюгге: закупал олово из Англии для клиентов де Флёри, а еще сельдь, и гобелены, и ткань. Взамен Жаак продает ткани Шаретти на Женевской ярмарке за комиссию. Так что, хотя он и был недоволен моим отъездом, но не стал ссориться с Корнелисом.
— Тогда, конечно, тебе должно быть приятно вернуться, — подметил лекарь. — Разбогател, приобрел авторитет, стал поверенным при отряде наемников с отличными видами на будущее. Он еще больше пожалеет, что лишился твоих услуг. — Потянувшись вперед, он поднял чашку и принялся осторожно пересыпать содержимое в глиняный горшок.
Юлиус сухо усмехнулся.
— Будет забавно. Полагаю, что больше всех стоит посочувствовать Клаасу. Бедняга! Восемь лет прошло, и взгляни на него. Они будут рады, что вовремя отделались.
Тобиас покосился на него.
— Но ведь ты спас парню жизнь, там, в Слёйсе. И он, похоже, привязан к тебе. Должно быть, теперь он напуган? Что он сделает, когда окажется лицом к лицу с этим семейством?
— Улыбнется, — ответствовал стряпчий. Лекарь поднял брови.
— Тебя послушать, так он просто какой-то недоумок. Но, судя по слухам, когда захочет, он может быть весьма изобретательным.
— Разумеется, может, — раздраженно отозвался Юлиус. — Он умеет читать и писать, и кое-чему научился, посещая занятия в Лувене как слуга Феликса. У вдовы нрав суровый, но она никогда не мешала его образованию. Я и сам занимался с ним. Он силен в цифрах, и я бы даже сказал, что это дается ему лучше всего.