Путь Никколо
Шрифт:
Куда менее бережно отнеслись к грузу по имени брат Жиль, коего оставили посреди пустого двора терпеть укусы ледяного ветра и прислушиваться к раскатам голосов управляющего де Флёри и его подручных, которые занимались размещением наемников. В конце концов, во дворе не осталось никого, кроме капитана Асторре, его помощника Томаса и Клааса, Юлиуса и его африканского раба, несчастного певчего, который молча дрожал от холода, и Тоби. Тогда, и лишь тогда массивные двойные двери особняка де Флёри со скрипом распахнулись, лакей отступил с поклоном, и на пороге
Великолепие, по мнению Тоби Бевентини, было подходящим словом. Не в том смысле, как его относили к папам или дожам, воздавая должное их статусу и окружающей пышности, хотя этот человек был наделен и тем, и другим. Он был словно создан для того, чтобы повелевать. Жаак де Флёри был очень высок ростом, сложен как атлет и находился в самом расцвете сил. На его широких плечах легко, как перышко, лежал бархатный плащ, подбитый лучшим соболиным мехом. Лицо под широкими нолями украшенной самоцветами шляпы было гладким, загорелым и мужественно-красивым: с крепким прямым носом, умными темными глазами, четко очерченными улыбающимися губами.
— Асторре, бедолага, как же ты поздно! — вместо приветствия воскликнул Жаак де Флёри. — Разумеется, этого стоило ожидать. Должно быть, ты изо всех сил старался побыстрее отделаться от своей хозяйки. Как же глупы эти женщины, да благословит их Господь! Пройдем скорее ко мне, и… а, я вижу с тобой и мой малыш-стряпчий. Проходите оба. Моя жена где-то в доме, она присмотрит за вами. Что я вижу? Язычник? Разумеется, ему здесь нечего делать, равно как и этому простолюдину.
— Они оба пойдут с нами, — возразил Юлиус. Жесткие нотки в его голосе удивили Тоби. — Этот слуга принадлежит мне, и он христианин. А этот молодой человек — Клаас.
— Клаас? — переспросил Жаак де Флёри без всякого интереса. Его дворецкий ожидал дальнейших приказаний, одной рукой удерживая Лопие за локоть, а другую положив Клаасу на плечо.
— Он жил здесь с вами, — пояснил Юлиус.
Взгляд темных глаз смерил Клааса с ног до головы, от помятого шлема до грязной потрепанной кольчуги, от заляпанного подола дублета, штопанных шоссов и до поношенных сапог.
— Здесь жили многие, — проронил Жаак де Флёри. — Это который? Тот, что воровал? Они все воровали. Тот, что утверждал, будто моя жена изнасиловала его? Нет, это ведь были вы, мастер Юлиус, не так ли? Или тот, кому самое место на скотном дворе? Да, точно, это был Клаас. Насколько я помню, я отослал его туда, где моча нужнее всего. В красильню Шаретти. Я вижу, он там преуспел.
Стряпчий обещал, что Клаас будет улыбаться, и теперь Тобиас убедился, что он прав. Улыбка была открытой, без тени вины или смущения.
— Все это ваше воспитание, дедушка, я им так и говорил.
— Дедушка? — переспросил торговец. Запрокинув голову, он зычно расхохотался. — Преднамеренное оскорбление, полагаю. По велению вдовы, чтобы смутить меня. Возможно, это бы удалось, будь ты моим бастардом, а не моей покойной племянницы. Ну да ладно, я тебя прощаю. Всыпь ему, Агостино, и запри
— Нам тоже, монсеньер, — раздался резкий голос Асторре. Он поднял руку. Без видимого усилия Лоппе стряхнул с себя хватку дворецкого, а другой рукой освободил Клааса. — Не тревожьтесь об этих двоих. Мы сами позаботимся о них в доме. Но певчий Козимо де Медичи умирает от холода. Нам что, так и стоять здесь весь день?
Жаак де Флёри уставился на капитана своими красивыми темными глазами.
— Ты намерен впустить этих дикарей в мой дом? За любой причиненный ими ущерб я потребую компенсации.
— И вы ее получите, — ответил Асторре. — Теперь мы можем войти? Нас ждут дела.
— Да, конечно, дела, — подтвердил Жаак де Флёри. — Женские дела, к тому же. Как очаровательны они в своей наивности. Господь велел нам защищать их, и мы повинуемся. Но кто возместит нам убытки? Конечно же, не наследник. Не этот очаровательный юный бездельник Феликс, способный только на глупые выходки. Стало быть, мой дорогой Юлиус, они больше не могут платить тебе жалованье? Теперь тебе придется сражаться, чтобы заработать себе на пропитание, подобно всем этим тупым плебеям, которых ты всегда так презирал. Как огорчительно. А кто этот человек?
Тоби представился:
— Лекарь. Тобиас Бевентини, месье де Флёри. Взгляд темных глаз уперся прямо в него.
— Родственник? — переспросил Жаак де Флёри. — Родственник Жана-Матье Феррари?
Никто больше не спрашивал его об этом.
— Племянник, — ответил Тоби.
Он чувствовал, что Юлиус удивленно косится на него.
— Обучался в Павии?
— Да, месье, — отозвался лекарь. — Я служу по контракту у капитана Асторре. Мне нужен боевой опыт.
— Твоему дяде это бы не понравилось, — заметил торговец.
— По счастью, — возразил Тоби, — это мое дело, а не его. Но сейчас меня больше всего заботит наш монах. Холодный воздух может повредить его горлу. Мессер Козимо будет разочарован.
— Меня это не касается, — заявил Жаак де Флёри. — Медичи мои должники. Синьор Нори отвечает за женевское отделение Медичи. Синьор Сасетти, бывший управляющий, время от времени навещает его. Кто-то из них скоро явится за своими бумагами. У Нори полно денег, и он вечно болеет. Вот для тебя настоящие золотые прииски. Продай ему лекарство.
Он заплатит. Любое снадобье подойдет: он убежден, что страдает от всех известных болезней. Ступайте туда Моя жена позаботится о вас.
И он двинулся прочь в сопровождении Асторре и стряпчего, однако мадам де Флёри так и не появилась. Переглянувшись с англичанином Томасом, Тоби вошел в дом, придерживая под локоть брата Жиля. Томас последовал за ними вместе с африканцем и Клаасом, которые шли медленно и оглядывались по сторонам. Впереди показалась лестница, и Тоби двинулся в ту сторону, как вдруг какое-то движение заставило его застыть на полушаге. Из-за двери, завидев Клааса, показалась перепуганная женщина преклонных лет, покрасневшей рукой придерживавшая передник.