Путь отцов
Шрифт:
«Страх Господень искореняет из души все грехи и всякий вид лукавства» (Антоний Великий, От. 5). Искоренение грехов есть путь к обретению внутри себя Царства Божия.
«Если ведаешь о себе, что открылся в тебе источник Святого Духа, то это служит признаком, что страсти, жившие в тебе, посохли и умерли. На это указывают слова Спасителя: Не зде или онде царствие Божие, но внутрь вас есть (Лк. XVII, 21)(пр. авва Исаия, От. 291).
Новоначальный страх есть боязнь греха из–за мук вечных, о которых поведано Евангелием, и эта часть Евангелия часто расценивается нами или как благочестивая аллегория для детей и старушек, или даже как некое темное пятно, только по недоразумению попавшее в Евангелие.
Страх Божий, как страх будущего Суда, может быть понят и воспринят только в свете учения о благодатном Царстве.
«Так как мы не имеем понятия о Царствии
Тот же Апостол, который написал Коринфянам «Новозаветную песнь любви», сказал нам: Мы, приемля царство непоколебимое, будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом, потому что Бог нечесть поядающий(Евр. XII, 28—29). Огонь, низведенный Христом на землю, возгорает благодатью в любви учеников, как сила животворящая, как непостижимое чудо неопалимой купины. Об этом мы читаем в молитве перед причастием Пречистых Таин: «И дерзая Твоим богатым к нам благодеяниям, радуясь вкупе и трепеща, огневи причащаюся — трава сый и странно чудо: орошаем неопально, якоже убо купина древле неопальная горящи» (преп. Симеон Новый Богослов).
Чем ясней обретает человек внутри себя Царство Христово, тем все сильнее он чувствует действительность дыхания огня благодати, и тем поэтому все ясней осознает, что только благоговением и страхом можно служить благоугодно Богу (Евр. XII, 28), потому что вне благоговения и страха этот же самый огонь будет огнь поядающий (Евр. XII, 29). Если мы, — говорит Апостол, — получивши познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников(Евр. X, 26—27). Огонь перестает быть неопальным и трава человеческая сгорает. Слово Божие есть учение не только о любви и благодати, но и о страхе Божием, о «страшном ожидании суда». И то и другое учение есть единое Евангелие, проповеданное миру. Зарождение в душе новоначального страха есть первое движение веры, наконец–то полностью поверившей Евангелию. Ведь мы все верим «отчасти»: то, что нам в Евангелии не нравится, мы отбрасываем или «забываем». Вера знает, что в слове Божием есть не только догматы, заповеди и обетования, но и угрозы. И вера принимает это все, как единое священное, целиком: всеми очами смотрит она на лицо своего Учителя. Угрозы Его вечными муками также священны для веры, как и Его обетования: и те и другие были словами благодати, исходившими из уст Его (Лк. IV, 22). Вера не анализирует в какой–то моральной лаборатории слова Божественной Любви о муках, но принимает их как непостижимый закон Ее Справедливости. Путь веры есть путь именно веры, а не рассуждений ума, еще не вступившего в ее глубокие воды.
«Глубина веры, — говорит блаж. Диадох, — будучи водою забвения, не терпит, чтоб в нее смотрели, или ее узревали любопытными помышлениями. Будем же в простоте ума плыть по водам сим, чтоб таким образом доспеть в пристань воли Божией» (Д III, 18).
Эта простота не упрощенчество, а молчание всецелой любви. И вот потому–то и нужно вырвать из Евангелия слова об аде, чтобы тем самым вырвать из рук наших «отеческий жезл». Этот жезл приучает нас дышать новым для нас воздухом веры, в котором дыхание Духа Божия. Вынести его, не опалившись, может только смирение сердца и ума. Поэтому–то святые так боятся гордости, способной выбирать из Евангелия только то, что ей нравится.
«Не давай возобладать над тобою — говорит св. Иоанн Лествичник, — иноплеменникам оным, которые побуждают тебя испытывать неизреченные судьбы Промысла и смотрения Божия в отношении к людям и тайно внушают, будто Господь лицеприятен. Это исчадия самомнения» (Д V–507). Та же мысль у Апостола: а ты кто человек, что споришь с Богом? (Рим. 9).
Но реальность ада воспринимается не только благодаря смирению веры, полностью принявшей Евангелие. По учению Отцов, как реальность будущего Царства Небесного удостоверяется действительным предначатием его еще здесь на земле внутри человека причастием благодати Святого Духа, так и ад начинается внутри человека еще здесь на земле. Ад сам удостоверяет о себе в безумии и холоде греха и человек еще при жизни предощущает геенну.
Преп. Григорий Синаит пишет: «Огнь, тьма, червь, тартар соответствуют страстям… кои, как задатки и зачатки адских мук, уже отзде (уже теперь) начинают мучительно действовать
«…Кто познал славу Божию, тот познал горечь вражию; кто познал Царствие (Божие), тот познал геенну» (св. вва Исаия Д 1–371).
Авва Пимен (Великий) сказал: «человек нуждается в смиренномудрии и страхе Божием всегда, как в дыхании, входящем и исходящем ноздрями его (От. 412).
Поэтому, хотя совершенная любовь изгоняет страх(1 Ин. IV, 18) (первый), и хотя святые этой любви уже достигали, они в своем смирении любви сами ничего рассудочно «не изгоняли», и никаких расчетов на изгнание не делали, пока — как сказал Иоанн Лествичник — «великий оный и приснопамятный огнь не возжжет сердца» (Д 5–399). «Постараемся, — говорит он, — приобрести чистыя и нелестныя слезы, которыя рождаются от размышления об отшествии нашем в вечность: ибо в таковых нет ни окрадения, ни возношения… Не верь твоим источникам слез, прежде совершеннаго очищения от страстей, ибо то вино еще ненадежно, которое только что вышло из точила… Слезы, которыя происходят от страха, сохраняют сами себя сим же страхом; но те, которые рождаются от любви, в некоторых людях легко бывают окрадаемы, разве только великий оный и приснопамятный огнь возжжет сердце во время действия. И поистине удивительно, как меньшее (т. е. слезы по страху) бывает в свое время тверже большего (т. е. слез от любви)» (св. Иоанн Лествичник, Д V–399).
Вот смиренная осторожность веры: «в свое время» новоначальный страх более надежен, чем слишком молодое вино любви. Христианской душе нужна несомненная реальность Голгофы; когда в полном молчании веры все сомнения сердца снимаются — приходит любовь, изгоняющая новоначальный страх. Вот почему начало премудрости — страх Божий (Пс. CX, 10; Притч. I, 7; IX, 10) — первое движение веры, наконец–то, полностью принявшей Евангелие.
Св. Максим Исповедник говорит, что страх Божий рождается от всегдашнего поучения в Божественном Писании и совершенного беспопечения о земном» (Д III — 158).
Труд постоянного чтения Евангелия и Апостолов приучает человека жить в первохристианстве, дает «осязать следы жития Его во плоти, чтобы и свою жизнь проводить нам смиренно» (пр. Филофей Синайский, Д III–411). Душа тогда усвояет себе самый воздух Евангелия, в котором для нее все благодатно, все истинно, и страх Господень начинает свое вождение человека к совершенной любви.
«Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия» (блаж. Диадох, ДШ — 16). Но при этом мы не должны забывать, что «вера есть начало любви», а потому уже с первых шагов искренней веры в ней вместе с новоначальным страхом уже будет сосуществовать и страх совершенный или предначатие любви. От. Амвросий Опт. вслед за Максимом Исповедником пишет так: «Страх должен растворяться любовью, а любовь страхом… Обоюдное растворение страха и любви составляет истинную добродетель» (А — 152).
О втором, или «совершенном страхе» св. Федор Эдесский пишет так: «Если не по страху наказания, но по отвращению к самим грехам воздерживаемся от них, то действуем по любви к Владыке своему, боясь прогневать Его… Такой страх чист, потому что бывает из–за самого добра, и он очищает души наши, будучи равносилен самой любви» (ДШ — 372).
«Равносильность любви» есть равносильность вечности; поэтому о втором страхе сказано: «страх Господень чист, пребывает в век века» (Пс. 18). Замечательно хорошо говорил о втором страхе св. Иоанн Златоуст: «Нестерпимы геенна и будущее мучение, но если представим и тысячи геенн, не изобразим ничего равного бедствию — стать ненавистными Христу, услышать от Него: «не вем вас». Легче принять на себя тысячи молний, нежели кроткое лицо Господа увидеть отвращающимся от нас и мирное Его око не терпящим взора на нас. Любящему прискорбно не то, что за оскорбление им любимого терпит какое–либо зло, но паче всего то, что оскорбил любимого. Будем держаться той мысли, что тяжело не мучения терпеть, а грешить. Если бы Бог и не наказал нас, то самим нам надлежало бы подвергнуть себя наказанию за то, что были столь неблагодарны к Благодетелю. Если любим Христа, как должно, то сами себя будем наказывать за грехи свои» (Иоанн Златоуст).