Путь отцов
Шрифт:
«Внутреннее делание есть то же душевное делание, — пишет еп. Игнатий Брянчанинов. — Оно состоит: во внимательной молитве устной и умной, в плаче сердца, в памятовании смерти, в самоукоренении в сознании и исповедании греховности своей, и в тому подобных деяниях, совершаемых подвижником внутри душ, в самом себе» (От. 50).
«В хранении сердца от греховных помыслов заключается начальная причина и сущность спасения» (он же, От. 101).
«Умудряйся направляться к внутреннему христианству, — пишет от. Амвросий Оптинский, — …и держись этого, памятуя всегда Евангельское
«Иное есть бесстрастие души, — пишет преп. Симеон Новый Богослов, — и иное бесстрастие тела. То (душевное) и тело освящает своим собственным сиянием и святоизлиянием Духа; а это одно само по себе ни на что не полезно для того, кто стяжал его» (Д 5–23).
В словах преп. Симеона: «одно само по себе» заключается переход к пониманию значения телесного подвига в духовной жизни. Когда он не «сам по себе», а от «тайны благочестия», т. е. от любви, которая в сердце, тогда значение его несомненно.
«Пост от милостыни (т. е. от любви) заимствует свою твердость. Если ты постишься без милостыни, то пост твой не есть пост и такой человек хуже обжоры и пьяницы, и притом настолько, насколько жестокость хуже роскошества» (св. Иоанн Златоуст, ЖМП, 1956, # 3).
Русский подвижник схимонах Зосима говорил еще более резко: «Не гонитесь за одним постом (то, что у преп. Симеона «само по себе»). Бог нигде не сказал: «аще постницы, то Мои ученицы», но аще любовь имеете между собою(Ин. XIII, 35). И диавол никогда не ест и не спит, но все он диавол. Без любви и смирения, от одного поста и бдения, из человека сделаешься пожалуй бесом» (ПБ — 266).
Но, по учению Отцов, когда пост совершается не как самодовлеющая ценность, а как средство для достижения все той же любви, тогда он питает смирение. Поскольку в нем смиряется тело, тем самым смиряется и душа (св. авва Дорофей, ДП — 607).
«Надлежит тебе строго держаться того, что смиряет плоть и ум освобождает от всего взорущего и гнетущего. Вот что я разумею: умеренную еду, легкое питие, краткий сон, стояние на молитве по силе (бдение), преклонение колен, бедная одежда, малоговорение и другое, что сколько–нибудь может укрощать плоть» (св. Каллист Тиликуда, Д 5–465), т. е. смирять ее и через это укреплять смирение сердца.
«Когда чрево утесняется, тогда смиряется сердце» (св. Иоанн Лествичник, ДП — 517).
Чем больше смиряется сердце, тем оно ближе к любви. В этом первое значение телесного подвига. Второе его значение в том, что он есть определенный физический режим для здорового тела. Если плоть бунтует, то ее надо держать в руках, чтобы оттолкнуться от берега тления.
«Как тучные птицы не могут высоко летать, так и угождающему своей плоти невозможно взойти на небо» (св. Иоанн Лествичник, ДП — 519).
«Ум не покорится, если не покорится ему тело. Царство ума есть распятие тела» (св. Исаак Сирин, ДП — 734).
Тело распинается в воздержании, чтобы помочь благочестию души победить злую волю, тянущую человека вниз, и выйти на просторы Божии. О горнем помышляйте,
«Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, докажи ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития» (св. Исаак Сирин, ДП — 749).
«Может быть, кто–нибудь скажет: если в молитве заключается главное дело правды, то какая надобность в посте? Всячески большая… Если будем сеять семя молитвы, не удручив прежде тела своего постом, то вместо правды принесем плод греха» (св. Марк–подвижник, Д 1–514).
«Невозможно и плоть наполнять досыта брашнами и духовно наслаждаться умными и божественными благами. Ибо в какой мере кто работает чреву, в такой лишает себя вкушения духовных благ; напротив, в какой мере кто станет утончать тело свое, соразмерно с тем будет насыщаемо пищею и утешением духовным» (преп. Симеон Новый Богослов, Д 5–15).
В учении Отцов очень много указаний о великом значении телесного подвига — они сами всю жизнь были в нем, — но все–таки всегда у них слышится это неизбежное прибавление: «пост для человека, а не человек для поста. Пост бесплоден, если на нем не основана молитва» (еп. Игнатий Брянчанинов, Б 1–136), т. е. смиренное взывание сердца, ищущего любви.
Нельзя видеть в посте гарантию духовности, или, тем более, ее осуществление. «Раздражительность постом не укрощается, а смирением и самоукоренением» (преп. Амвросий Оптинский, АМ — 199). Пост может быть только уздой для страстей, но не может изгнать их из сердца и сделать его селением Божиим.
«Узда для страстей пост, а умерщвление страстей — молитва с милостыней» (преп. Ефрем Сирин, ДП — 485), т. е. опять–таки любовь и смирение.
И вот, когда эта узда налагается на здоровое, не ослабленное болезнями тело, — по смирению любви, а не по тщеславию или лукавству — тогда пост приобретает все свое значение. «Благоразумное пощение, — говорит преп. Никита Стифат, — приявшее в спутники себе бдение с Богомыслием и молитвою, скоро делателя своего приводит к пределам бесстрастия, когда у него при сем и душа в преизбытке смирения будет обливаема слезами и воспламеняема любовию к Богу» (Д 5–144).
Один епископ спросил Варсонофия Великого: «Отец мой, так как я ежедневно стараюсь держать пост до вечера, то прошу, скажи мне — хорошо ли это?» Старец сказал: «Касательно поста скажу: осяжи сердце твое — не окрадено ли оно тщеславием; и если не окрадено, осяжи вторично — не делает ли тебя пост сей немощным в исполнении дел, ибо немощи этой не должно быть; и если и в этом не вредит тебе, — пост твой правильный» (В — 524).
После такого «двойного осязания» пост может стать «началом и основанием всякого духовного делания».