Путь падшего
Шрифт:
— Только мою мать. Отец погиб в родовой войне против рода Миас за место в Совете.
— Вот ты и попался на вранье: какими бы несправедливыми ни казались тебе решения Прямого Пути, но Обвинение и Правда никогда не приговорят ребёнка к сбрасыванию в грязь. Тем более за преступление родителей. Тебе на грудь повесили бы золотую тарелку и отдали бы в челядинцы победившего рода. Или заставили бы принять их имя.
— Всё так. Как победитель в родовой войне против Те-Танга, ты знаешь, как победители наказывают побеждённых. Но моя мать не желала терять меня или падать в грязь за ошибки мужа, затеявшего глупую войну. Она собрала остатки
Как бы давая мне время осознать трагизм своего прошлого, Диаба взял паузу и несколько раз отхлебнул пахучий напиток. Не дождавшись от меня реакции, продолжил:
— Мать понимала, что и здесь нас найдут. Она послала наёмника в одно из окраинных Колец, где он купил старый акраб для перевозки скота и слуг. Нагрузив его вещами и припасами, она попросила наёмников провести акраб к краю летающей тверди. Ведь только наёмники знали, как обходить сторожевые дозоры небесной стражи, охраняющей твердь от низких.
Диаба тихо засмеялся:
— Знание тайной тропы помогло мне вернуться на твердь, спустя пару поколений, когда наша первая каменная башня достигла высоты Дивии. Хе-хе. И не раз. Туда и обратно. Туда и обратно. Но и об этом ты, наверняка, догадался?
Я не стал сообщать Диабе, что тайные тропы известны дивианцам, поставляющим на Дивию незаконное вино.
Нахмурившись от моего кажущегося безразличия, Диаба сказал:
— Матушка моя была наивной женщиной. Она думала, раз акрабы летают над Дивией, то и за её пределами будут летать так же. Старая скотовозка не предназначена для глубокого неба. Недолгий полёт нашего небесного дома превратился в тошнотворно долгое падение. Я отчётливо помню, как мать отчаянно пыталась управлять скотовозкой, но она развалилась под напором ветра. Задняя часть оторвалась и улетела, одна стена рассыпалась в щепы. Ветер чуть не унёс меня, но по совету наёмника, собравшего нас в Путь, мать заблаговременно привязала себя и меня ремнями к остову акраба. А скотовозка падала и падала. В разломах и дырах я видел вращающиеся горы и леса. И они казались мне чем-то удивительным. Я был ещё мал и не понимал, что такое истинная твердь. Последнее, что помню, как мать обхватила меня, осыпая поцелуями. Потом — тьма.
Используя драматическую паузу, Диаба осушил кувшин до дна. Я слушал, стараясь не выдать заинтересованность.
— Потом я очнулся в чужих руках. Это были руки той… Впрочем, нет, тебе рано знать. Ты ещё не сделал выбор. Скажу кратко: моё падение закончилось смертью матери, а я выжил и стал падшим поневоле.
— История, достойная, чтобы её запечатлели в танцевальной «Игре Света», — ответил я. — Можно пригласить Шаати или Раану для исполнения танцев твоей матери…
Диаба не отреагировал на мой тонкий и оскорбительный намёк. Он бравировал знанием дивианских традиций и локаций, но всё же он не настолько погружен в быт летающей тверди, чтобы знать о Шаати, Раане и Лиине — троице неутомимых дивианских шлюх, чьи образы встречались в срамных «Играх Света».
Диаба
— Повесть моей жизни не выдумка, в отличие от сотканных из пылинок света сказок, которым застилают свой куцый ум высшие люди.
— Все падшие родились в Дивии. И… это самое… упали с неё. Чего в твоей повести особенного?
— Я поведал о своём происхождении не для того, чтобы тебя удивить, — раздосадовано сказал Диаба.
— А для чего?
Вопрос поставил его в тупик. Отпив из пустого кувшина, Диаба сказал:
— Просто мало кто из падших знает и хочет знать правду о том месте, откуда их низвергли.
— Никто, кроме тебя?
— Меня и других борцов с летучими угнетателями.
— Ясненько, — вздохнул я. — Теперь ты хочешь объяснить правду мне?
— Ты сам убедишься в моей… в нашей правоте.
— А если нет?
Диаба пожал плечами:
— Шаман выпустит тебе кишки и поглотит твои грани. А твоё мясо… Ну, ты знаешь продолжение.
— Продолжение может быть другим.
— Не может. Не рассчитывай, что мы допустим восстановление твоих линий. Мои бойцы — это не те низкие, с которыми ты и твоё воинство имели дело ранее. Ха-ха, но в этом ты уже сам убедился, да?
Его слова звучали приговором. Чтобы не выдать испуга, я отвернулся.
К решётке подполз торговец.
— Прости, светлейший господин, — жалобно пробормотал он. — Я услышал, что ты прирождённый как я. Могу ли я рассчитывать на твою милость? Умоляю, отпусти меня. Я хочу домой. Обещаю, что никогда в жизни не буду посещать низкие царства.
Диаба пару мгновений помолчал, будто размышлял. Но я видел, как он двигал щеками, накапливая слюну. Потом плюнул сквозь прутья решётки в торговца.
— Тебе достаточно этого краткого ответа? Или мне позвать людей, чтобы они ответили подробнее, избив тебя палками?
— Не надо подробностей, — вздохнул торговец и отполз от решётки.
Диаба обратился ко мне:
— Ты не такой, как другие прирождённые жители, да?
— Чем же?
— Ты — демон. Ты не тот Самиран, который родился на Дивии, да?
Ладно, Диаба смог привлечь моё внимание. Впрочем, в его знании о моём демонизме тоже нет ничего удивительного.
Я ответил:
— Всех неизлечимо душевнобольных, считавшихся на Дивии демонами, сбрасывают в грязь.
— Врёшь. Шаман сказал, что у тебя…
Тут к Диабе подошёл какой-то воин и негромко доложил что-то. Я разобрал ач-чийское выражение «высший гнев» и не сдержал радостной улыбки: «высшим гневом» ач-чийцы называли нападение небесных воинов.
— Я продолжу раскрывать твои глаза в следующий раз, — сказал мне Диаба и поспешно ушёл.
— Надеюсь, что к тому времени ты сам закроешь глаза в смертельном сне, неуважаемый, — радостно ответил я вослед, прислушиваясь к нарастающему за стенами башни шуму воздушной битвы.
? ? ?
Сначала никаких изменений в полёте башни не произошло.
И вот долгожданное — грохот камней башни усилился. Пол и потолок нашей темницы, вздыбившись каменными плитами, резко накренились. Так как мои руки лежали на прутьях решётки, я успел ухватиться, а вот торговец и незнакомец в чёрном халате, отлетели к стене. На торговца вдобавок опрокинулась деревянная лохань с нечистотами, куда мы успели по нескольку раз сходить.
Отплёвываясь от залившей лицо туалетной жижи, торговец зарыдал: