Путь полководца. Дилогия
Шрифт:
– Что нахмурился, воевода? – спросил Тотош. – Гляди, как вокруг хорошо!
Впрямь хорошо. Утро. Не жарко еще. По левую руку – Дунай (его здесь называют Истром), по правую – пологие холмы. Сначала они шли по северному берегу, но два дня назад переправились. Дунай не слишком широк, если сравнить с Днепром или Волгой, но быстр и полноводен. Плотов не строили, переправлялись вплавь, обычным степным способом. Брали шкуру бычью, шили мешок, туго набивали соломой, завязывали. Сверху смазывали жиром. Швы – особенно тщательно. Такой поплавок несет довольно приличный груз. Этаким способом в хорошую погоду можно хоть целую армию десантировать. Но только в том случае, если ее на берегу не ждут решительные
– Что задумался, воевода?
– Да вот, прикидываю, что тут будет через тысячу лет…
Тотош присвистнул.
– Эк ты замахнулся! – произнес он с уважением. – И что будет?
– Да всякое, – уклонился от ответа Духарев. – Что это там впереди?
– Людишки какие-то… И много. Ну-ка, сбегай, узнай! – велел княжич одному из ближних.
Угр хлестнул лошадку и умчался.
«Может, зря без дозоров идем…» – подумал Духарев. Тотош утверждал, что на булгарской земле никаких сюрпризов ждать не надо, и Сергей поверил. Может, напрасно?
Сам первый советник царя Петра Сурсувул, знатнейший из боляр, первое лицо в официальной политике Преславы, изволил пригласить воеводу Серегея и княжича Тотоша в гости.
Всадники, которые выехали навстречу уграм и посольству русов, были почетным эскортом, долженствующим сопровождать гостей в замок болярина.
– Поедем? – спросил Духарев Тотоша.
– Поедем, – ответил княжич. – Не рискнет он нам худого сделать. Но воев я с собой возьму. Так надежнее.
Духарев кивнул. Сурсувул – не только десница булгарского царя, но и лидер булгарской провизантийской партии. Любит, значит, византийские денежки. А может, и не в деньгах дело. Ведь хитроумные ромеи производили финансовую подпитку не только провизантийской партии, но и ее главных противников.
Духарев доподлинно знал, что Константинополь финансировал бунт сербского владыки Чеслава. А Чеслав, в свою очередь, был выдвиженцем лютого ненавистника ромеев Симеона [25] , отца ныне правящего царя. В результате нынешней константинопольской политики Сербия практически отделилась от Болгарии. Это еще можно понять: всякое ослабление Болгарии выгодно Византии. Но зачем было ромеям поддерживать младших сыновей Симеона в их выступлениях против старшего брата, абсолютно лояльного империи?
25
Болгарский царь Симеон (правил с 919 по 927 гг.) воспитывался в Константинополе, был вынужден принять монашество, но в итоге сбежал на родину, взошел на болгарский престол и изрядно попортил византийцам кровь. Бил их беспощадно. Ему предлагали огромный выкуп за прекращение военных действий, но Симеон отказался. Надо полагать, во время своего «почетного» пленения он немало натерпелся от византийцев. А может, действительно полагал, что способен завоевать Второй Рим. Все к этому и шло, но Симеон внезапно умер, а его сын Петр Короткий был вылеплен из другого теста.
Разобраться
– Остаешься за старшего, – сообщил Сергей сыну. – Велима с первым десятком я беру с собой.
– Не мало? – озаботился Артем.
– Хватит. Я ведь не сам еду, а с Тотошем.
Артем кивнул и больше вопросов не задавал.
Сергей знал, что парень справится. Он здорово возмужал после хузарского похода. Женить пора. Так вот и станет Слада бабушкой в тридцать шесть лет. Впрочем, здесь это нормально.
Просторный зал с витражами на окнах напомнил Духареву церковь. Из той жизни. Здесь ему такие роскошные церкви еще не попадались. Для этого надо было съездить в Византию, а из Византии воевода киевский мог и не вернуться. Впрочем, Сергей и в Киеве видел множество драгоценных ромейских вещиц и мог уверенно сказать, что замок-дворец лидера проконстантинопольской партии и первого советника кесаря Петра обставлен с воистину византийской роскошью. Главным же сокровищем были, безусловно, изукрашенные самоцветами серебряно-золотые павлины на возвышениях напротив дверей. Стоило гостям ступить под высокие своды, как внутри павлинов заскрипело, зажужжало, обе механические птицы задрали головы, замахали крыльями и издали скрежещущий звук, весьма напоминающий противные голоса их живых прототипов.
Сурсувул внимательно наблюдал за своими гостями: поразит ли их этакое диво?
Тотош отреагировал ожидаемо: замер, открывши рот, созерцая сверкающее чудо.
Духарев скептически усмехнулся:
– Скажи своим холопам, боярин, такие машинки надобно маслицем изнутри умащать, не то сломаются.
Лицо булгарского вельможи вытянулось, а Тотош закрыл рот и с уважением покосился на своего спутника.
– Не знал, что тебе знакома механика, достославный воевода, – Сурсувул справился с изумлением. – Мне сказали, ты воин и твое искусство – владеть мечом. Меня обманули?
– Ничуть. С мечом я тоже умею управляться. Но стены мечом не разобьешь, боярин. Стены разбивают машинами. Чтобы взять такую крепость, как Саркел… Ты слыхал о ней? (Боярин кивнул: конечно!)… нужны машины не менее сложные, чем твои блестящие игрушки. Хотя камешки на этих птичках, признаю, отменные. Синдские, да?
– Мне прислали их из Константинополя, – сухо сказал Сурсувул.
Из Константинополя болярину прислали не только драгоценных птичек, но также много других полезных вещей. Например, кубки, из которых уважаемые гости пили вино на устроенном в их честь пиру. Вино, впрочем, было местное.
Кроме Сурсувула в этом празднике живота участвовали человек десять знатных булгар с супругами и близкими родственниками, дюжина собак и прорва разряженных слуг, коим, несомненно, достались обильные объедки.
О деле за столом не говорили. Произносили здравицы: кесарю Петру, супруге его (по слухам, тяжело больной), дьюле Такшоню, его сыну Тотошу, его зятю – великому князю Святославу, воеводе Серегею, и, разумеется, хозяину, славному болярину Сурсувулу. Помимо тостов слух пирующих услаждала музыка, а в качестве зрелища предлагались мимы-акробаты.
Покушамши, булгарская знать разбрелась кто куда, а Духарева с Тотошем хозяин пригласил для приватной беседы: выяснить, с чем пожаловали.
Сурсувул был трезв. На пиру он выпил от силы стакана два сушняка. Духарев принял немногим больше. Только Тотош не ограничил своих возлияний, но организм у него был молодой, печенка крепкая, так что ясности мысли и он не утратил. Почти.
Говорили без толмача. Булгарский диалект «славянского языка» Духареву был понятен. Сурсувул, в свою очередь, прекрасно понимал диалект, на котором изъяснялся Сергей и который довольно неплохо знал Тотош.