Путь разума в поисках истины. Основное богословие
Шрифт:
Поэтому подлинное кредо этого понимания жизни: «Мы живем один раз, и после нас хоть потоп», — звучит как насмешка над разумом и смыслом, как «пир во время чумы», ибо человеку предлагается, по существу, не более как насладиться мигом полета… в пропасть (закрыв при этом покрепче глаза).
Вполне очевидна и другая ошибка этого взгляда. В любом человеческом обществе далеко не каждый поступок, который приносит наслаждение или пользу его совершившему, считается нравственным. Часто, напротив, он рассматривается как аморальный и противозаконный. И даже в самых «свободных» цивилизациях,
Автономная гипотеза, в лице Канта, находит, что человек, как существо разумное и абсолютно свободное, сам устанавливает себе нравственный закон, который независим от каких-либо внешних по отношению к нравственности условий, интересов и целей. Кант тем самым утверждает такую самостоятельность личной совести, которая формулирует всеобщие и общеобязательные нравственные нормы исключительно по внутреннему убеждению. Этот нравственный принцип, которым должны руководствоваться все люди, Кант назвал категорическим императивом. Он имеет две взаимодополняющие формулировки. Первая: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» и другая формулировка: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» [76].
Идея автономной этики естественно вытекает из деистических воззрений Канта. Но в этом и ее уязвимость. Из признания Бога Творцом следует, что все законы (физические, биологические, психологические, рациональные, нравственные, духовные) «даны» Богом, а не созданы волею человека. И в этом качестве они существуют постольку, поскольку сохраняется единение «узла творения» — человека — с Богом. Профессор Московской Духовной Академии В. Д. Кудрявцев († 1892 г.) справедливо писал: «Истинный источник закона нравственного, так же как и прочих законов нашей природы, — вне нас, в той высочайшей природе, которой мы обязаны своим существованием, — в Боге. О независимом от человека происхождении нравственного закона говорит как психологический опыт, указывающий на существование в нас этого закона прежде и независимо от каких-либо определений нашего разума и воли, вызвавших его появление, так и идеальный характер этого закона, необъяснимый из данного состояния человеческой природы» [77]. Нравственный закон всегда оказывается шире и выше тех норм, которыми человек хотел бы регламентировать свою жизнь, и этот закон он не в силах отменить при всем своем желании: голос совести часто слышат самые закоренелые преступники, избравшие себе иной закон жизни.
Социальная точка зрения исходит из той основной идеи, что нравственный закон порождается социальной жизнью людей. Он диктуется интересами доминирующих групп и классов и возникает и изменяется в ходе исторического развития общества. Источником нравственного закона, совести в человеке является общество.
Данная точка зрения представляет собой не что иное, как синтез предыдущих двух гипотез. И основная ее идея выглядит весьма неубедительно.
Во-первых, моральные нормы, обусловленные социальным фактором, ни в коей мере не исчерпывают присутствующего в человеке нравственного закона. В человеческом обществе не существует того биологического детерминизма, который находим, например, у животных и насекомых, ведущих «социальный» образ жизни (слоны, обезьяны, пчелы, муравьи и т. д.). В человеческой природе доминирует другой фактор — свобода воли, которая практически никогда не может до конца «вместиться» ни в какую социальную среду, поскольку всегда предполагает возможность нравственных деяний, выходящих за границы нормального и законного в обществе.
Существует множество примеров, когда люди самых разных цивилизаций, культур, классов и обществ имели одинаковые моральные воззрения, а люди одного общества — различную мораль. Сами муки совести возникают большей частью по мотивам личного характера. Ф. М. Достоевский в своем романе «Преступление и наказание» прекрасно
К величайшему недоумению и ужасу Раскольникова, вопреки всем его самым последовательным и «разумным» доводам, оправдывающим и даже одобряющим убийство этой не более как «вши, таракана… старушонки (да и того не стоит)», он вдруг ощутил жестокую боль в душе. И не потому совсем, будто он считал, что совершил преступление против общества, закона и т. д., и не потому, что ему жалко стало старуху, — ничего этого не было. Он сам не понимал, откуда и почему пришла эта внутренняя страшная кара.
«Преступление и наказание» — замечательная по своей силе и яркости иллюстрация того живущего в человеке нравственного закона, действие которого переживает в себе каждый человек в различной лишь степени и из-за различных «преступлений».
Во-вторых, самоанализ, или, как говорят святые отцы, «внимание себе», раскрывает человеку внутри сердца целый мир, где действительно «дьявол с Богом борется» (Ф. Достоевский), раскрывает мир правды и зла, открывает взору истинные законы жизни души. Перед этим взором все человеческие кодексы, моральные нормы, этика, правила поведения оказываются не более как слабым, подчас весьма искаженным отражением Истины, скрытой в глубине сердца каждого человека. Это говорит о том, что социальная среда есть лишь фактор, вызывающий в человеке осознание присутствующего в нем нравственного закона, отчасти выражающегося затем в моральных нормах, кодексах и т. д. То есть общественная жизнь является своего рода «демиургом» определенных нравственных норм, но не творцом самой совести — точно так же, как общественная жизнь не порождает у ребенка дара речи, а лишь является необходимым условием развития этой присущей ему способности, в то время как с обезьяной этого не происходит.
Нравственное чувство, чувство совести, добра и зла, конечно, первоначально может проявляться лишь в социальной среде, но может только потому, что оно заложено в человеке. Появившееся же и не затоптанное сознательными нечестными поступками, словами и мыслями, это чувство скоро заявляет о себе человеку как об идеале, величие которого неизмеримо превосходит все установленные и принятые обществом моральные нормы.
Совесть как наиболее очевидное проявление нравственного закона есть нечто совершенно необъяснимое данной гипотезой. Страшный преступник, потерявший не только общественное сознание, но, кажется, и облик человеческий, вдруг начинает испытывать муки совести. И это мучение у него возникает совсем не по социальным мотивам, но от неожиданного, вопреки его сознанию возникшего видения несоответствия сделанного им в жизни с внутренней правдой, открывшейся в нем. Нужно отвергнуть подобные факты, чтобы утверждать, что нравственное чувство, совесть — продукт исключительно общественной жизни людей и что какие-либо моральные ее нормы исчерпывают содержание всего нравственного закона, присущего человеку.
Какова особенность христианского взгляда на происхождение нравственного закона в человеке? Она прямо вытекает из библейской антропологии. По библейскому учению, человек является высшим из всех существ, он — образ Бога (Быт. 1, 27) в мире и призван к богоподобному бытию. Идеальная норма этого бытия дана во Христе, в Котором человеческая природа без изменения или растворения была воспринята в нераздельное и неразлучное единство с Божественной природой в Ипостаси Бога Слова, вознесена и «спосажена» одесную Бога Отца (Мк. 16, 19). Это царственное величие, к которому призван человек, не есть, однако, что-то внешнее по отношению к нему, но заложено в творении в саму природу человека (
«Царствие Божие внутрь вас есть»
— Лк. 17, 21) и раскрывается в нем «по силе жития» (преп. Исаак Сирин, VI в.). Таким образом, нравственный закон, весь «категорический императив», в этом контексте оказывается лишь одним из выражений той полноты духовных даров, которыми изначала наделен человек.
Однако радикальное повреждение образа Божия, которое произошло в связи с отпадением человека от Бога, не дает практически возможности видеть все то духовно-нравственное величие и богоподобную красоту, которые скрыты в человеке. Постоянно и во всей силе обнаруживается противоположное — то, что Бог изрекает о предпотопном человечестве: