Путь тени
Шрифт:
Мати закрыла усталые глаза, всего на мгновение, но когда открыла их вновь – вскрикнула от удивления, села, не понимая, что случилось, огляделась вокруг.
Она вновь была в повозке невест чужого каравана. Из-за внутреннего полога до нее доносился храп Нани и сопение Инны.
"Великие боги! Так это был только сон! – она вздохнула с облегчением. Ее охватила такая бурная радость, что она стерла без следа все остальные чувства, не оставив даже злости на Лаля за столь жуткий, невозможно-жестокий обман. Ей было все равно: – Пусть! Главное, что я проснулась, что все то
Она очнулась в повозке, которая еще совсем недавно была ее домом. Но теперь все вокруг казалось чужим и холодным, словно из вещей ушло тепло. И вместе с ним жизнь. Ее рука легла на полушубок… Отец берег его на особые случаи, редко надевал, аккуратно носил, потому сейчас он выглядел почти как новый. Но кто его будет носить теперь?
– Мати, – полог приподнялся и в образовавшейся щели показался летописец, – как ты тут?
– Нормально…
– Можно…?
– Конечно, дядя Евсей, – девушка посторонилась, и караванщик, кряхтя, забрался в повозку.
– Мати, нет никакой необходимости разбирать вещи прямо сейчас…
– Я должна! – упрямо нахмурилась та. Ее руки сами, подчиняясь не разуму, а чему-то, что в этот миг имело большую власть, доставали из сундука какие-то вещи, одну за другой, не глядя, откладывали в сторону. – Дядя Евсей, ты, наверно, хочешь что-то взять себе…
– Какую-нибудь мелочь. На память…
– Бери все. Вот, – она пододвинула к нему кучу всякой всячины, успевшей вырасти рядом с ней.
– А ты? Ты что, ничего не возьмешь?
С силой сжав зубы, сдерживая тяжелый вздох, Мати резко качнула головой – нет, ей было ничего не нужно. Она не хотела, чтобы что-то еще, кроме памяти, напоминало о потере.
– Мати, так нельзя. Ты сама поймешь это. Потом, когда пройдет время и боль ослабнет…
– Нет! Она никогда не станет слабее! Как она может ослабеть! Ведь время не вернет мне отца!
– Ох, девочка, девочка… – седовласый мужчина качнул головой. – Сколько еще в жизни будет потерь! И каждая станет казаться последней – самой тяжелой, непереносимой. Но, несмотря ни на что, жизнь продолжается. И ты еще будешь счастлива.
– Дядя, как ты можешь! – она взглянула на него с ужасом непонимания. Ей казалась предательством даже одна мысль о том, чтобы мечтать о счастье. – Я никогда не буду счастлива!
– Будешь, девочка. Иначе нет смысл жить дальше.
– А я и не хочу жить! Не хочу!
– Мати, неужели ты так сильно обиделась на отца за то, что он ушел? Ведь рано или поздно это должно было случится…
– Почему?!
– Ты уже не ребенок. Не делай же вид, что ничего не знаешь о смерти.
– А что я должна знать? Что я могу знать? Легенды рассказывают лишь о вечном сне, в конце которого тело ждет новое пробуждение, да о саде благих душ и подземных пещерах госпожи Кигаль, куда уходят души. Но ведь это не то же самое: это все – и смерть! Потому что… Потому что от мыслей о них
– В легенде о сне ты… – он остановился, не договорив фразы до конца, качнул головой, осуждая себя за бессердечность: – Прости.
– Ты не понимаешь, дядя Евсей! – в ее глазах была боль. – Тогда все было иначе!
Тогда… Тогда я не знала, что умираю. Вернее… Я знала, что ухожу, но не знала, что такое смерть. То есть… Не знала, что смерть – это уход. В общем, я не боялась. Понимаешь? И вообще – одно дело просто бояться за себя, и совсем другое – терять. Дядя Евсей, если бы можно было вернуться назад, зная, что вот таким будет будущее, если бы можно было это изменить… Знаешь о чем я молила бы богов?
– Чтобы смерть обходила наш караван стороной, – кивнул караванщик.
– Чтобы мне не пришлось пережить дорогих мне людей! – она говорила так, словно это было не одно и то же. – Если… Я просила бы богов: если вестники смерти должны прийти, пусть они придут ко мне первой! Глядеть в глаза своей смерти много легче, чем чужой. И… – она умолкла, не договорив, вдруг поняв, что в повозке совсем одна. Дядя исчез, будто его и не было рядом.
"Странно… Как во сне…" – но она не успела и эту мысль довести до конца.
Голова закружилась, перед глазами на мгновение все потемнело…
– Мати, – донесся до нее голос. – Мати! – казалось, что он шел откуда-то извне, из-за горизонта или, во всяком случае, из-под тяжелого полога снега. Это делало его не просто далеким, но приглушенно хрипящим.
Девушка встрепенулась, огляделась вокруг:
– Кто здесь? – но в повозке кроме нее никого не было. И тут ей вдруг показалось: а что если… – Отец, это ты?
На нее повеяло холодом. А потом из ничего, сложившись пустоты, перед ней возник призрак Атена.
– Отец! – она бросилась было к нему, стремясь прижаться к его груди, ища успокоение, забыв, что у призрака нет плоти. Тень расплылась, встревоженная ее движением, а девушка, проскользнув насквозь, упала на одеяла, чуть не ударившись о край сундука.
– Осторожнее! – взволнованно прошелестел призрак.
– Это не честно! – она была готова заплакать, но не столько от боли, сколько от обиды. – Если ты вернулся ко мне, то почему не человеком, почему не навсегда?!
– Ты звала меня…
– Но не затем, чтобы лишь продлить расставание! Не затем, чтобы усилить эту боль, которая и так слишком мучительна!
– Меньше всего я хотел, чтобы ты страдала! Но я не мог не прийти на твой зов! Он заполнил весь мой сон. Я должен был подчиниться!
– Папочка! – ее глаза, обратившиеся на отца, наполнились слезами. – Ты и представить себе не можешь, как я рада тебя видеть! Я так хочу, чтобы ты вернулся, чтобы ты был жив, чтобы все было по-прежнему!
– По-прежнему… Я тоже хочу, чтобы все было по-прежнему…
– Если бы было можно вернуть тебя к жизни…
– Ты можешь…
– Что?-она вздрогнула всем телом, сердце в груди бешено забилось, так, словно пыталось вырваться наружу.-Что ты сказал?