Путь тени
Шрифт:
– Ну… Что мы будем делать дальше? Станем ждать волков здесь или отправимся за ними в снега?
– Здесь мы никого не дождемся.
– Почему ты так уверена, что они не прибегут? Ты могла бы позвать их.
– Нет! – резко бросила ему Мати, словно хлестнула воздух плетью наотмашь. – Я не стану их звать, даже если от этого будет зависеть наша жизнь! – она смотрела на Киша в упор, глаза в глаза. – Ты слышишь? Ни ради тебя, ни ради себя!
– Хорошо, хорошо! – не понимая, почему та вдруг так разволновалась, караванщик
– Вот и молчи! – процедила сквозь зубы девушка, после чего отвернулась в сторону, оставляя юношу гадать, что это вдруг на нее нашло.
Киш никогда прежде не видел Мати такой – напряженной, взволнованной, резкой.
Прежде неуверенная и робкая, здесь, в снегах она вдруг преобразилась, будто напившись силой ветров и стойкостью мороза. Хотя, он должен был признаться себе, что прежняя – слабая и беззащитная – девушка нравилась ему больше. Рядом с той он чувствовал себя уверенным, рядом с этой – терялся.
Прошло довольно много времени, прежде чем юноша решился заговорить вновь:
– Почему ты не хочешь позвать волков? Все было бы так просто…
– Испытание не бывает простым! И вообще, не нравится – уходи! – она махнула рукой за плечо, указывая на далекий шатер каравана. – Я не звала тебя с собой!
– Ты же знаешь, я не могу, – побледнев, белее снега, негромко проговорил Киш, в душе которого все вдруг похолодело от того мороза, которым сквозило от слов и поступков Мати.
И та, словно почувствовав это, оттаяла:
– Прости меня, – девушка взглянула на него с печалью и сочувствием. – Я веду себя так, словно ты в чем-то виноват передо мной. На самом же деле все наоборот.
– В происходящем нет ничьей вины. Просто такова воля богов.
– Но если б меня не было, ничего б не случилось… – она качнула головой, не скрывая боли в глубине глаз, а потом заговорила вновь: – Я не могу позвать волков не потому что мне этого не хочется, скорее наоборот – я только о том и мечтаю, чтобы они поскорее пришли и увели меня домой!
– Ты, все-таки, хочешь вернуться в свой караван…
– Ты осуждаешь меня за это?
– За верность? Нет, конечно… – замолчав на некоторое время, он прикусил губу. – Знаешь… Мне очень нравится эта твоя черта. И… И когда все свершится, когда твоя судьба будет определена, я надеюсь, ты будешь так же верна и ей.
– Конечно, Киш. Какой бы она ни была. С того самого мига, как я загляну ей в глаза, и до самой смерти.
– Спасибо.
– За что ты благодаришь меня? – она удивленно взглянула на него.
– За то, что ты такая, какая есть. За то, что ты есть у меня… Мати…
– Да, Киш?
– Я тебе, наверное, уже надоел своими расспросами.
– Да нет, все в порядке. Тем более что когда нам еще удастся поговорить вот так, наедине, без чужих ушей за пологом.
– Здесь холодно, – он зябко поежился, кутаясь
– Никогда! Я все-таки караванщица, а не неженка-горожанка.
– Ты – спутница бога солнца. А рядом с Ним теплее, чем в оазисе.
– Это тепло больше для души, чем для тела.
Он вытянул руку, осторожно коснулся выбившейся из-под шапки и трепетавшей теперь у щеки золотой прядки ее волос.
– Ни следа изморози…
– Я ведь говорю: мне не холодно. Я привыкла к снегам.
– Да, конечно, как ты можешь замерзнуть, если ты – дочь госпожи Айи.
– Знаешь, ты бы не очень сильно мечтал о том, чтобы взять в жены полубога. Это ведь все только домыслы да фантазии. А на деле мой отец – хозяин каравана, моя мать – самая смертная из смертных, потому что уже очень давно спит вечным сном…
И вообще, лучше поменьше мечтать о чуде, чтобы потом не пришлось разочаровываться, обнаружив, что жизнь состоит не столько из них, сколько из обыденности…
– Я не разочаруюсь в тебе, Мати. Никогда! – Киш ничуть не сомневался в этом. Ведь он был влюблен, всей душой, всем сердцем и не в бестелесного призрака, а в реальное, живое существо из плоти и крови. – Мне не нужна целая жизнь каких-то неведомых чудес. Достаточно одного – тебя.
– Какой же ты все-таки смешной!
– Смейся, смейся. От смеха становится легче на душе.
– Я не хочу тебя обидеть…
– Это совсем необидно. Наоборот, я счастлив, что могу подарить тебе хотя бы несколько мгновений радости… Мати, – и, все же, он не мог не вернуться к тому, главному разговору, не закончив который юноша не считал возможным отправиться в путь. – И, все же, почему…
Она посмотрела на него вымученным взглядом несчастных глаз, поджала на миг, словно от резкой боли, губы, однако на этот раз ответила:
– Если я позову их сейчас, то введу в круг беды. А я не хочу подвергать их жизни опасности. Прости меня, Киш, конечно же, это жестоко по отношению к тебе, но Ашти и Хан мне слишком дороги.
– Я понимаю, – какие тут могли быть обиды? Ведь речь шла о священных зверях, которым, следуя законам снегов, умирающий от голода должен был отдать последний кусок хлеба, а то и собственную руку. – Вот только с чего ты взяла, что здесь им что-то угрожает? Гареш свято чтит законы. Если тебя испугали его слова о мечах и копьях, то это были всего лишь…
– Слова. Я знаю. Нет, Киш, дело совсем не в нем. И не в караване. И даже не в нас с тобой. Дело в этом проклятом Курунфе! – одно упоминание о демонском городе причиняло боль, заставляя душу стонать и плакать. – Если я позову волков, то они тоже окажутся в его власти! А демоны только о том и мечтают, чтобы завладеть духами слуг госпожи Айи! И Лаль тоже! Он будет мучить их, и… – ее дыхание перехватило, и девушка замолчала, чувствуя, что не в силах больше вымолвить и слова.