Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
Шрифт:
Позже я задавался вопросом: почему они не предложили тост за здоровье кайзера? Некоторые офицеры-инструкторы кадетского корпуса до войны служили в полках, почетным членом которых был кайзер Вильгельм II. Им редко представлялся случай надеть парадную форму, и я заметил на эполетах [10] следы от споротых инициалов «W II» (Вильгельм II).
Каждый из наших офицеров стоял в окружении группы кадетов, которые с детской непосредственностью забрасывали их вопросами.
10
Эполеты – наплечные
– Скольких немцев вы убили?
– Сколько у вас наград?
– Вам приходилось участвовать в рукопашной?
Вопросы сыпались как из рога изобилия, но ни один из них не задал вопроса о смерти, о ранениях, о тяготах и мучениях. Никто не спросил о тех, кому они причинили страдания. Ни одного вопроса о причинах войны. Кадеты только и знали, что выкрикивать:
– Да здравствует император!
– Да здравствует армия!
– За здоровье его императорского величества, главнокомандующего армией!
– Ура! Ура! Ура!
Пили исключительно красное вино. Все держали стаканы с кроваво-красным напитком, и ординарцы с невероятной быстротой заполняли опустевшие стаканы. Красные пятна расплывались на белой скатерти и на полу.
Между тостами кадеты хвастались, стараясь выставить себя в наиболее выгодном свете.
– Я приписан к Павловскому полку, – дрожащим голосом сообщил белокурый мальчик.
– А мы с братом к Измайловскому полку. В нем служил наш отец. И дед. Он получил Георгиевский крест за Плевну [11] ! – выкрикнул другой.
11
Плевна – русское название болгарского города Плевен. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. за овладение Плевной велись упорные бои с 8 (20) июля по 28 ноября (10 декабря) 1877 г. Падение Плевны дало возможность русскому командованию высвободить свыше 100 тысяч человек для наступления за Балканы.
– А у меня уже есть эполеты, – застенчиво проговорил мальчик, прижавшийся к моему боку.
– И у меня.
– И у меня.
Каждый кадет знал историю полка, к которому был приписан, и подробнейшим образом изучил все сражения, в которых полк одерживал победы.
Они без устали превозносили монарха, хозяина жизни и смерти, источник и причину их существования. Ave Cesar!
Кадеты прекрасно знали, что император не был великим полководцем, – они просто не могли этого не знать. Однако это никак не влияло на чувство любви, которое они испытывали к своему монарху. Эти совсем еще мальчики мысленно общались с живым человеком, помазанником Божьим. Во всем этом был какой-то оттенок мистицизма.
Кадеты хранили портреты царской семьи, как обычные мальчики хранят фотографии возлюбленных или родителей. Кто-то всегда носил их с собой. У кого-то они висели над кроватью. Своего рода религиозный обряд, временами переходящий в экстаз. Детский крестовый поход.
И офицеры кадетского корпуса, и наши офицеры произносили длинные, скучные речи, крутившиеся вокруг одних и тех же тем: император – армия – война – победа…
После третьего выступающего мне уже хотелось кричать. Каждое выступление вызывало бурный восторг толпы.
Стоило оратору произнести: «Да здравствует…» – и остальные его слова тонули
Наши офицеры в меру сил старались установить дружеские отношения с кадетами и русскими офицерами. Но у русских с поляками всегда были напряженные отношения. А какими еще могут быть отношения между угнетателями и угнетенными? Кроме того, во всех армиях пехота и кавалерия, сохраняя показную вежливость, в глубине души презирали одна другую. «Пешеходы, покрытые пылью», – высокомерно отзывались о пехоте кавалеристы. «Что бы они делали без лошадей?» – посмеивались между собой пехотинцы.
Все присутствовавшие на вечере прекрасно понимали это, однако одни притворялись чрезвычайно радушными хозяевами, а другие почтительными гостями.
Только один из нас испытывал настоящее удовольствие. Шмиль, красивый молодой корнет из нашего полка. Год назад он закончил подобную военную школу и был сыном полка. Всего на семь лет моложе меня, он тем не менее называл меня «отец». Мне было двадцать четыре, а остальным курсантам кавалерийского училища восемнадцать – девятнадцать лет. Согласно традиции военного училища самого старшего курсанта называли «отец». Все, кто по окончании училища пришел вместе со мной в полк, называли меня «отец». С легкой руки Шмиля ко мне приклеилось это прозвище.
Шмиль вынашивал заветную идею: стать командиром полка. Как мальчик, собирающий марки, он копил награды, начиная с первых наград, полученных в десятилетнем возрасте, когда он поступил на учебу в военную школу, и заканчивая французским croix de guerre который он получил совсем недавно.
Шмиль обещал вырасти в отличного улана. Он очень серьезно относился ко всему, что было непосредственно связано с избранной профессией. Изучал военную историю, биографии полководцев. Но больше его ничего не интересовало. В общепринятом смысле он был необразованным человеком. У него не было ни семьи, ни друзей. Он не собирался жениться. Очень нравился женщинам, но был с ними холоден и груб и с трудом терпел женское общество.
Он летел в атаку впереди своего эскадрона, и только стек был в его руках, затянутых в белоснежные перчатки. Он ни разу не был ранен. Этим вечером в кадетском корпусе Шмиль испытывал невероятное воодушевление.
Время от времени, в основном после тостов, шестнадцать горнистов, надувая щеки, с напряженными от усилий лицами, извлекали из своих горнов победные звуки. Резкие звуки духовой музыки отражались от стен и низкого потолка и больно ударяли по барабанным перепонкам.
Воспоминания об этом вечере отложились в моей памяти в виде белоснежных зубов, красных, распаренных лиц и блестящих от возбуждения глаз, проявлявшихся в полутемном, заполненном табачным дымом зале.
Кадеты так активно демонстрировали радостное возбуждение, что оно выглядело столь же неестественным, как и мрачное настроение наших, о котором я уже упоминал.
Кадетский корпус выставил гостям порядочно вина, и казалось бы, у них не должно было быть повода для недовольства, тем более что они уже давно не видели ничего подобного, однако даже щедрое угощение не повлияло на них, и отличное красное вино не улучшило их настроение.
Когда пришло время возвращаться в полк, горнисты заиграли марш кадетского корпуса. К ним присоединились барабанщики. В этом грохоте я не различал слов, видел только шевелящиеся губы и искаженные гримасами и улыбками лица стоявших рядом людей. Все потонуло в дьявольском грохоте. Когда мы вышли на улицу, то в первый момент были оглушены, но в данном случае внезапной тишиной.