Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918
Шрифт:
Продолжая бормотать, Лан удалился из комнаты.
Оставшиеся офицеры медленно вышли в холодное, серое утро и молча разошлись по квартирам.
Не снимая шинели и сапог, я упал на кровать и забылся тяжелым сном. До митинга оставалось около четырех часов, и я понимал, что мне следует отдохнуть. Я не чувствовал ни малейшего возбуждения.
Когда я решил отправиться на войну, я ощущал жизненную необходимость подобного шага и испытывал жгучую радость от возможности принять участие в новом для себя деле. Теперь, как я понял, происходит действительно нечто грандиозное. Но я стал старше на три
Я проснулся оттого, что кто-то осторожно тянул меня за ногу. Открыв глаза, я увидел своего ординарца, сидящего на маленькой скамеечке у кровати и пытавшегося начистить мои и без того сверкающие сапоги.
– Хватит, Вацек. Теперь у меня не будет ординарцев, и я не вижу причины, почему бы мне самому не чистить обувь.
– Ну, не знаю. Думаю, что хорошо начищенный сапог выглядит намного лучше. Поверьте, нет никого, кто бы лучше меня чистил обувь.
– Все верно, но теперь тебя, вероятно, попросят командовать полком.
Вацек пришел в восторг от моих слов.
– О, господин поручик, тогда я отдам единственный приказ. Кругом, домой, и не останавливаться в пути, – смеясь, ответил он.
– Что ж, возможно, именно это мы и услышим. Во всяком случае, времена изменились, и я хочу, чтобы ты знал, что я не просил давать мне ординарца. Это был приказ. Тебя назначили ко мне. Хочу, чтобы ты понимал, что теперь ты полностью освобождаешься от прежних обязанностей и можешь делать то, что сам пожелаешь, вернее, то, что, как считаешь, ты должен делать. С этого момента ты не обязан находиться при мне.
– Ну что вы, – глядя на меня круглыми глазами, ответил Вацек, – я отлично чувствую себя за вашей спиной и не понимаю, зачем что-то менять. Вот если подвернется нечто лучшее, тогда посмотрим. Пока я доволен своим хозяином. Еще вопрос, каким будет новый.
Я чувствовал, что ничего не соображаю. Может, я резко поглупел? Тогда я стал прикидывать. Как следует вести себя во время революции? Надо или нет обмениваться рукопожатиями со своим ординарцем? Как будет расценен подобный жест с моей стороны? Я мысленно перебрал всех известных мне французских революционеров, безуспешно пытаясь понять, как мне теперь себя вести, к кому примкнуть.
Честно говоря, я позавидовал ограниченному Вацеку, который так просто сформулировал свою позицию. «Пока я доволен своим хозяином. Еще вопрос, каким будет новый».
Вся проблема заключалась в том, что я не осознавал, что раньше у меня был хозяин, а теперь я не хотел иметь хозяина. В то же время я понимал, что тот, кто не признает хозяина, погибнет в приближающейся катастрофе.
Глава 8
ПРИКАЗ ЗА НОМЕРОМ ОДИН
Позже в то утро погода резко изменилась. Сильный ветер с юга принес дождь со снегом; по дорогам неслись потоки мутной воды. Низкие, тяжелые облака стремительно летели над землей, и казалось, что, пролетая над казармами, они задевают сторожевую башню над главным корпусом, грязно-желтую, под цвет несущихся облаков. Это грязно-желтое здание, мрачное при свете дня и производящее
Ветер, как ни странно, теплый, сильный, налетавший порывами, крутил облака, отбрасывая их в основном на север. Правда, наблюдая за небом, вам никогда бы не пришло в голову, что ветер гонит облака на север. Казалось, что ветер то закручивает облака в бесконечном хороводе, то прижимает их к земле и облака, встретившись на полпути к земле с огромной стаей ворон, словно поднятые на крыльях птиц, внезапно взмывают вверх. По опустевшим улицам брели сумрачные тени в серых шинелях, с серыми лицами, и, как и облака, они двигались в одном направлении, в сторону пехотных казарм.
Ветер подталкивал бредущих по улицам людей в спины, и те невольно ускоряли шаг. Временами, поменяв направление, ветер дул в лицо, словно пытаясь остановить их направленное движение. Солдаты поворачивались спиной к ветру и непослушными от холода руками прижимали полы взлетавших шинелей. Неожиданно ветер налетал сбоку, выдавливая солдат с тротуара на проезжую часть, по которой неслись мутные потоки воды. Борьба с ветром отнимала много сил, но промокшие, одуревшие от ветра, дождя и снега люди упорно двигались в намеченном направлении.
Как облака, не обращавшие внимания на изменчивое настроение ветра, стремились на север, так и солдаты медленно и упорно двигались к цели – пехотным казармам.
В огромный зал, вмещавший гарнизон, набилось порядка пяти тысяч человек. Артиллерийская дивизия, два пехотных полка, рядовые инженерных войск, штабные писари, гражданские лица. У казарм стояли толпы людей, наблюдавших за происходящим и обменивающихся новостями.
Наш полк, единственный из всех воинских формирований, прибыл на митинг в боевом порядке. Мы остановились перед входом, полковник развернулся лицом к полку и оглядел уланов. Все застыли по стойке «смирно». Смолкли разговоры, и толпа с интересом смотрела на нас. Неожиданно раздался громкий голос:
– Вы все еще играете в войну, товарищи? Пора бы уже прекратить.
– Уланы! Через левое плечо кругом! – резко, словно удар хлыстом, прозвучала команда полковника.
Полк четко выполнил команду.
– Уланы! Через левое плечо кругом! – после короткой паузы скомандовал полковник.
Мы выполнили команду.
– Благодарю, мальчики.
Двести воинов, объединенные общим чувством понимания своего командира, который всегда шел впереди и был лучшим из них, отдали ему должное, прокричав в едином порыве, и крик этот был как удар молота, как мощный удар грома:
– Рады стараться, господин полковник!
– Разойдись! – скомандовал полковник и твердым шагом направился к входным дверям.
Волны тошнотворного запаха, исходящего от возбужденных человеческих тел, влажных шинелей и гимнастерок, хлынули на нас при входе в зал. Нас встретил нервный, нетерпеливый гул собравшихся на митинг людей.
Вот она, революция. Взрыв. Энергия, вырвавшаяся от удара кулака сумасшедшего.
Все эти усталые люди, прежде вялые и невыразительные, внезапно оказались в середине ревущего потока, прорвавшего плотину. Они не разговаривали; они кричали. И крики эти включали всего три-четыре слова.