Путь в Обитель Бога
Шрифт:
— А что ты хочешь? — хмыкнул я. — Это же яйцеголовые. В чём-то они сильны, а вот сообразить, что камни тоже могут загореть на солнце… Хорошо если один из десятка знает про это. И не стоило заметать кровь хвостом кентавра там, где они его рубили, надо было присыпать пылью сверху. Всё равно на песке остались разводы. Только зря старались.
— Никаких следов, кроме следов двух нукуманских коней, на тропе не было, — сказал Тотигай. — Они явно готовили засаду, но устроили её где-то впереди.
— Пойдём посмотрим?
— Ты уже знаешь, что мы там увидим.
Нам не пришлось далеко ходить.
— Зря ты тащил конину так далеко, — сказал Тотигай.
— Ещё не хватало мне жрать кентавра, — буркнул я. — Как-нибудь обойдусь.
— А я один раз пробовал, — похвалился кербер.
Чудище лежало завернув под себя одну руку. Вторая оставалась на виду, и она выглядела совсем как человеческая, только была покрыта жёстким конским волосом. Ну и торс тоже…
Торс обезьяний, волосатый, крепкий, с мощными грудными мышцами. Морда, конечно, отвратная. Лошадиная пасть, широкие ноздри, длинная жилистая шея. Копна волос, растрёпанная спереди, сзади собрана в пучок ремешком из кожи. Низкий скошенный лоб, глубоко посаженные глаза… Человеческие глаза. Нет, не смог бы я его съесть.
Я знал, что при жизни он мог ржать как жеребец и умел говорить по-нашему чище, чем Тотигай. Ибогалы специально учат кентавров земным языкам. Психологический приём, наверное. Я не впечатлительный, но во время схваток с ними жутко слышать, как они вопят по-китайски или матерятся на чистом русском. Они же допрашивают пленных. Особенно любят женщин, и я ещё не слышал, чтобы хоть одна из них осталась живой после допроса.
Выглядят кентавры тошнотворно. Нукуманы со своими раскосыми глазищами, повёрнутыми на сорок пять градусов относительно линии горизонта, живыми косичками и безобразными шишками на голове, тоже далеко не красавцы, но нукуманы ведь другая раса, как и яйцеголовые. А вот эти…
Век бы не видать кентавров.
Тотигай понимающе посмотрел на меня и спросил:
— Трофеи же не станем брать? У нас и так полный воз.
— А что тут брать? Лук его, что ли? Секиру? Седло? Кому они нужны… У нукуманов ничего брать нельзя, потом хлопот не оберёшься.
Шишкоголовые хоронят своих вместе со всем, что принадлежало им при жизни, распространяя право собственности на своих покойников целиком и полностью, как на живых. Человек, берущий что-либо у мёртвого нукумана, просто-напросто ищет неприятностей на свою голову. Именно поэтому, а не из-за того, что наша ноша и так была тяжела, мы не забрали ничего с убитых гидрой скакунов. Мясо не в счёт. Поди разбери, кто его съел. Сбруя — дело другое. Ведь можно было её спрятать рядом, в мехране. Но её потом никто не купит. Побоятся. Нукуман, увидев чужака в седле, принадлежавшем его тринадцатиюродному племяннику, даже посреди нашего поселения снесёт наглецу голову не задумываясь. И плевать ему, что потом люди сделают с ним самим. А в нукуманские края заехать со старыми клеймами на ихних причиндалах или совсем без оных — это уж точно верная смерть.
Мне и вовсе не с руки нарушать обычаи шишкоголовых.
— Собираешься их похоронить? — спросил Тотигай.
— В Обитель Бога войдёт лишь творящий дела милосердия, — ответил я нукуманской присказкой.
Для Тотигая, как и для остальных керберов, слово «милосердие» было пустым звуком, однако он помог мне воздвигнуть над телами нукуманов небольшую каменную груду — тагот. Камни поменьше он приносил в пасти, большие ворочал передними лапами и, приседая на задние, укладывал на место. Но чаще просто подкатывал поближе к будущему захоронению и предоставлял остальное мне. Лапы керберов прекрасно приспособлены для драки, а для работы — совсем никак. Пальцы слишком короткие, а стоит попытаться сжать их в некое подобие кулака, как из пазух сразу же выдвигаются когти. Несмотря на это, Тотигай старался изо всех сил. Нет, всё-таки он не похож на остальных керберов. Любой другой просто уселся бы рядом и смотрел.
— Яйцеголовые знали, что нукуманы появятся здесь, — сказал я между делом.
— Они могли поджидать кого угодно, — возразил Тотигай. — А когда на засаду напоролись нукуманы, просто решили не привередничать. В первую очередь им были необходимы кони. Вдвоём они не уехали бы далеко на одном кентавре, а для ходьбы пешком эти потомки дьявола плохо приспособлены.
— Может, и так, — не стал спорить я. — Но лучше предположить, что нукуманы гнались за яйцеголовыми. А ибогалы знали, что за ними погоня, вот и захотели решить разом обе проблемы.
— Может, и так, — отозвался Тотигай.
Кентавра мы трогать не стали. Двухголовые додхарские стервятники успели изрядно потрудиться над его тушей и наши земные грифы от них не отставали, несмотря на то, что у грифов, в отличие от конкурентов из местных, только одна глотка. Вот и пусть продолжают — те и другие.
Мёртвых нукуманов мы положили рядом, хоть по правилам тела и следовало захоронить порознь. Ну да ладно, в мехране обычно бывает не до церемоний, павших в схватке сами нукуманы чаще всего так и хоронят. Эти погибли вместе, пусть и лежат вместе. Их Предвечный Нук не глупее всякого другого бога, разберётся, кто есть кто, и сможет на том свете поприветствовать каждого персонально.
Зато тагот у нас вышел по всем правилам — круглая куча камней, которой я по возможности постарался придать форму полусферы. Мою спину, и без того измождённую рюкзаком, саднило, но я остался доволен.
Огромное красное солнце коснулось линии горизонта, однако мы не слишком спешили уйти. Вечера на Додхаре неимоверно длинные, да и после наступления ночи ещё долго светло.
Закончив, я немного постоял над готовым могильником. Нукуманы в таких случаях ничего не говорят. Они думают. Думал и я. О многом…