Путь в Версаль (др. перевод)
Шрифт:
– Нет… впрочем, да… в некотором роде. Поначалу я подумал, что вы созданы для любовных утех и даже для души. А потом заметил, что на самом деле вы очень практичны, даже меркантильны и никогда не теряете головы…
«Очень надеюсь», – подумала Анжелика. Но ограничилась лишь одной из своих обворожительных улыбок.
– Знаете ли, – сказала она, – в жизни бывают периоды, когда вы обязаны делать одно, потом другое. Иногда преобладает любовь, особенно если жизнь легка. В другое время это труд, цель, которой надо достигнуть. Так что не стану скрывать, для меня сейчас самое важное –
– Мне бы не хотелось показаться нескромным, но раз уж вы заговорили о детях… Неужели вы думаете, что, занимаясь коммерцией, столь же изнуряющей, сколь и рискованной, а главное, так плохо сочетающейся с семейной жизнью, вам удастся воспитать их и сделать счастливыми?
– У меня нет выбора, – твердо ответила Анжелика. – Впрочем, я не могу жаловаться на господина Буржю. У него я нашла неожиданную поддержку, на что никак не могла рассчитывать в своем безысходном положении.
Одиже кашлянул, теребя свой кружевной воротник, и нерешительным тоном произнес:
– А если бы я предоставил вам выбор?
– Что вы хотите этим сказать?
Анжелика посмотрела на него и увидела в его карих глазах едва сдерживаемое восхищение. Момент показался ей подходящим, чтобы продолжить переговоры.
– Кстати, вы наконец получили свой патент?
Одиже вздохнул:
– Вот видите, вы заинтересованы и даже этого не скрываете. Ладно уж, скажу все: у меня пока нет печати канцелярии и я не надеюсь получить ее до октября. В жаркое время Сегье пребывает в загородном доме. Но начиная с октября все пойдет очень быстро. Я переговорил о своем деле с графом де Гишем, зятем канцлера Сегье. Поэтому, как вы понимаете, в скором времени у вас не останется никакой надежды стать прекрасной шоколадницей… Разве что…
– Да… разве что… – прервала его Анжелика.
И она без обиняков посвятила его в свои планы. Анжелика призналась Одиже, что у нее есть более ранний, чем у него, патент, при помощи которого она может наделать ему хлопот. Но разве не лучше было бы договориться? Она взяла бы на себя производство исходного продукта, а он бы его использовал для приготовления напитка и сластей. А чтобы иметь долю от прибыли, она бы работала в его кондитерской и вложила бы свои деньги.
– Где вы рассчитываете открыть кондитерскую? – спросила она.
– В квартале Сент-Оноре, неподалеку от креста Трауар. Но ваши рассуждения не выдерживают никакой критики!
– Отлично выдерживают, и вы это знаете! Квартал Сент-Оноре – отличное место. Рядом Лувр, Пале-Рояль… Там не придется устраивать заведение наподобие таверны или харчевни. Мне представляется нарядный пол из черных и белых плиток, зеркала и позолоченные деревянные панели, а позади кондитерской садик с увитыми зеленью беседками, как в монастыре селестинцев… беседками для влюбленных…
При этих последних словах метрдотель, которого замысел Анжелики вновь вверг в мрачное расположение духа, опять повеселел:
– Вы просто обворожительны, когда позволяете себе подобную непосредственность. Мне нравится ваша живость и ваша страстность, которую вы умело сочетаете с истинной скромностью. Я внимательно наблюдал за вами. Вы
Анжелика прыснула:
– Так и вижу, как папаша Буржю обсуждает эти вопросы с Давидом!
– Речь не о них.
– Вы разве не поняли, что меня некому защитить?
– Вот именно, вам нужен покровитель.
Анжелика сделала вид, что не слышит:
– Но-но, мэтр Одиже. На самом деле вы ужасный ревнивец, который хочет в одиночестве пить свой шоколад. А поскольку вас сильно смущает то, о чем я вам толкую, вы пытаетесь выпутаться, заведя разговор о женской хрупкости. Поверьте, в войне, которую мы с вами ведем, предложенное мною решение – замечательный выход.
– Я знаю в сто раз лучший!
Под пристальным взглядом молодого человека Анжелика не стала настаивать. Забрав у него тарелку, она протерла стол и спросила, чего бы он хотел на десерт. Но как только она пошла в сторону кухни, Одиже догнал ее.
– Анжелика, душечка, не будьте так жестоки! – воскликнул он. – Согласитесь в воскресенье прогуляться со мной. Я хотел бы серьезно поговорить с вами. Мы могли бы поехать на мельницу Жавеля, попробовали бы матлот из речной рыбы. А потом побродили бы среди лугов. Хотите?
Одиже обнял ее за талию. Она подняла глаза к его свежему лицу, особенно привлеченная ярко очерченными губами под двумя темными завитками усов. Эти губы, должно быть, мягко противостояли поцелую, прежде чем приоткрыться и требовательно прильнуть к плоти, которой до этого лишь едва касались. Волна блаженства наполнила все ее существо. Она не стала сопротивляться ей и слабым голосом согласилась в следующее воскресенье отправиться на мельницу Жавеля.
Перспектива предстоящей прогулки будоражила Анжелику больше, чем ей бы хотелось. Тщетно пыталась она урезонить себя, но стоило ей вспомнить губы Одиже и его руку на своей талии, как по телу пробегала легкая дрожь. Она уже давно не испытывала подобного ощущения. Подумав, она поняла, что вот уже почти два года, после приключения с капитаном королевской стражи, ни один мужчина не касался ее.
Впрочем, она существовала в атмосфере чувственности, которой довольно сложно было противостоять. Разумеется, она не брала в расчет поцелуи и ласки, от которых приходилось отбиваться пощечинами. Несколько раз, сталкиваясь во дворе с подвыпившими клиентами, она вынуждена была защищаться от их домогательств или звать на помощь. Все это, да еще опыт с капитаном стражи и грубые объятия Каламбредена оставили у нее в душе горькие воспоминания о насилии, охладившем ее чувства.
Она с удивлением ощущала в себе внезапное мягкое пробуждение чувств, предвидеть которое не могла бы еще два-три дня назад. Воспользуется ли Одиже ее смятением, чтобы вырвать у нее обещание не вмешиваться в его дела?