Путь Владычицы: Дорога Тьмы
Шрифт:
Потом Дыв вычислил среди фрейских бродарей одного азартного, тайно играл с ним в незатейливую детскую игру на пальцах, показывал фокус с исчезновением монеты, и чёрный никак не мог понять, в чём секрет. Дыв обещал рассказать тайну перед сходом на берег, а пока вечно проигрывающий бродарь таскал ночью рабам воду и пищу. Обещание Дыв сдержал, но лучше бы этого не делал. Познав всю глубину собственной наивности и глупости, бродарь рассвирепел и готов был заколоть багром наглого карамалийца, — но не успел. Багор вдруг оказался в руках смеющегося врага и приставленным к горлу остриём.
Сходили на пристани карамалийцы с видом гостей, изумляющихся
Пребывая в одиночестве в темнице, страдая от сбившегося резерва, который, бесновался и выжигал внутренности, в минуты, когда казалось, что он, сир Торвальд, сломается, — словно чувствовал, появлялся Дыв, вливал воду в рот, гасил незримое пламя. После этого горячий пот выступал на теле и становилось легче. Торвальд понимал: Дыв, взявшийся окучивать фрейских ящериц, сильно рискует с каждой принесённой кружкой воды. Да, этот карамалиец снова оказался изобретательным, и шанс выжить у него точно был.
— Не ходи ко мне, тебя поймают, — на вторую ночь прохрипел, приходя в себя, Торвальд.
— Чему быть, того не миновать, — уклончиво ответил Дыв и исчез, похлопав на прощание товарища по плечу.
После этого один не просил другого бросить себя, а второй не изображал благородство: все они, карамалийцы, были в одной связке, и цель у них была общая — дождаться принцев Ядрана и Давора. И свободы.
Торвальд мог себе представить, как сыновья собирают выкуп, тревожатся и подгоняют принцев. Плыть от Кар-Малерии до Фрейнлайнда — всего-то неделю, но прошла одна, за ними вторая… Отчаяние потихоньку накапливалось и искало выход.
В появлении девчонки-ящерки Торвальд усмотрел провокацию, помня о словах Дыва, пересказывавшего откровения Солвег. Та, не подозревая, охотно делилась секретами фрейев. Принцесса Марна, злобное чудовище, могла бы без усилий прокусить шею малерийца и высосать его кровь до последней капли, что утолило бы голод, добавило бы сил, но… Но забранная насильно магия со временем исчезала, и её растворение во тьме приносило больше ущерба, чем пользы.
Солвег злорадно рассказывала Дыву, как лет пять назад среди простых рабов попались маги. Глупые Инграм и Марна, не дождавшись разрешения отца и, главное, его наставления, в первую же ночь пробрались в темницу и выпили магию, соревнуясь в скорости. Да, сразу после этого устроили представление, беснуясь в небесах и взмывая к самому Илю. Крылья в самом деле были небывалого размера, больше, чем у отца. Воющие от зависти Улва и Солвег, выпади им такая возможность, пешком бы побежали по океану, чтобы поймать какого-нибудь светлого мага и повторить счастье Инграма и Марны.
Жестокий откат за взятую без спроса магию на второй день скрутил жадных “детишек”. Не только Инграм и Марна усвоили урок, но и наблюдающие агонию ослабевающей Тьмы Солвег и Улва тоже. Кайа, к её счастью, не подозревала о разыгравшейся драме, ибо жила на нижнем уровне и была допущена на верхний лишь с появлением внешних признаков фрейлерства.
— А как же легенды про то, как Асвальд пил магию наших? — спросил Торвальд, наслаждаясь облегчением и обществом: что ни говори, а больше десятка дней в одиночестве на пользу разуму не пойдут.
— Я бы спросил об этом у него лично, но, увы, пока порог необходимого доверия не преодолён, — хмыкнул Дыв. Не видел в темноте, но догадывался, что Советник закатывает брезгливо
Торвальд покачал головой:
— Самому-то не противно?
— Противно сдохнуть здесь раньше времени. У ящериц хоть и чешуя вместо мозгов, в остальном они такие же, как наши сирры — подавай им нежность и страсть, и всё сразу. А я? Что мне? Закрыл глаза и стараешься представить себе какую-нибудь добропорядочную сирру, изнемогающую в отсутствие муженька, который озабочен своей работой…
— Заткнись, — сплюнул машинально Торвальд, невольно вспомнив о принце Исаке, оставленном в Кар-Малерии.
Что ж, выходит, Дыв собирал правдивую информацию обо всех фрейских секретах. И Торвальд с ним согласился: нельзя победить врага, веря в сказки, переписываемые столетиями и обрастаемые нелепыми подробностями. Но сказал:
— А нельзя ли тебя оставить здесь, а нам вернуться домой, раз ты один здесь, как рыба в воде?
Дыв посмеялся:
— Букашка не знает, какую пользу приносит, пока не завяжется плод.
После этого, в часы передышек между пытками Марны, Торвальд много размышлял над загадкой Дыва. А когда впервые пришла в голову мысль, что и нападение карамалийцев на фрейский корабль, и присутствие Дыва неслучайны, он даже содрогнулся: получалось, что всё было проинсценировано принцами, а у нынешней задержки Ядрана есть простое объяснение — сыновья Стефана просто не знают, что информация уже собрана. Попробовал выпытать у Дыва правду, но тот посмеялся: он искренне завидует богатой фантазии товарища, однако всё случилось естественным образом.
Тогда Торвальд, скрепя сердце, выбросил из головы лишние мысли, до поры до времени.
Но он скучал по родным и не мог перестать думать о своей любимой Маргаретте, матери его двоих сыновей, их самих и пятилетней малышке Шарлотте, дочери Нельса. День за днём, проведённый в темнице, в отсутствие солариса и собеседников, если не считать Дыва, приходившего на минуту-две, каждый день по ощущениям становился длиннее.
Торвальд слышал, как выводили на прогулку более сговорчивых товарищей, и чужая свобода сильнее оттеняла тоску его заключения.
И вдруг появилась ящерка, младшая дочь Асвальда Второго. Наследственная тьма уже начала украшать змеиным рисунком её лицо, на тыльной части руки и от запястья до плеча была заметна шершавая полоска; но пока ещё в минуты гнева чешуйки не ощеривались, как это бывало со всеми фрейлерами. Да и лицо пока ещё хранило детскую форму — фрейлерские лица имели слегка вытянутую форму, заострённый нос, напоминающий хищных птиц. У королевских “деток” и самих царственных особ внешность уже однозначно походила на птицу, притворяющуюся человеком. Как говорил Дыв, весь чешуйчатый рисунок на телах фрейев необходим для трансформации. Спины Солвег и Марны были полностью покрыты чешуей, из которой легко вырастали крылья.