Путь воина
Шрифт:
— Лучше скажи, чью волю ты выполняешь?
— Только что я передал приказ коронного гетмана, его светлости графа Потоцкого.
— Какого еще «коронного гетмана»? Он кто, этот гетман — ваш генерал или первый министр?
— Командующий всеми войсками Речи Посполитой.
— Ах, он командующий всеми войсками… — недовольно проворчал Улич. — Ладно, я извещу генерала Гяура.
— Но мне нужно лично увидеться с ним.
— Убирайся отсюда, пока жив, иначе уползешь без коня и с перебитыми ногами!
— Может, ты все-таки примешь этого гонца? — спросила Власта, наблюдая за тем, как поспешно Гяур облачается в свои одеяния. — Усмири наконец Улича.
— Вряд ли гонец сумеет
— И все же на твоем месте я бы пригласила его в дом и выслушала.
— Ты что, не знаешь, как князь Гяур встречает каждого, кто пытается приказывать ему?!
Гяур благодушно рассмеялся. В эти минуты Улич явно подражал Хозару, который, очевидно, отсыпался после ночного дежурства. Тот как раз любил создавать ему славу некоего человеконенавистнического чудовища, которому лучше не попадаться на глаза.
— Вот письменный приказ для генерала. Кто принял?
— Полковник Улич.
Еще какое-то время Гяур и Власта прислушивались к тому, что происходит у дома, затем, поняв, что гонец умчался прочь, вновь бросились в объятия друг другу.
— Это прощание, Гяур. Опять прощание, — прошептала Власта, со сладострастным страхом ощущая, как он подминает ее под свое могучее тело и заковывает в цепи мышц.
— Да, это прощание. Я обязан буду подчиниться приказу.
— А значит, сын, как и дочь, вновь родится без тебя…
Гяур запнулся на полуслове, поскольку о сыне слышал впервые, однако уточнять это, как и все прочие предсказания, не стал, понимая всю бессмысленность подобного занятия.
— Такова судьба всех сыновей, чьи отцы стали воинами.
— Ты прав. Но я не желаю, чтобы ты сражался против повстанцев. Ведь казаки — это украинцы, а значит, твои соплеменники, одного корня с твоими дунайскими русичами.
— Не ожидал, что задумаешься об этом, — как-то сразу замялся генерал. — Что поймешь, как мне не хочется проливать кровь казаков.
— У меня это получилось как-то само собой. Просто вырвалось, словно бы кто-то нашептал.
— Опять Ольгица постаралась?
— Разве что голосом Учителя. Ты обвенчаешься со мной сегодня же? — прошептала она, едва не задохнувшись от его затяжного поцелуя.
— Не помню, чтобы мы говорили о венчании, — нахмурил он лоб.
— Всю ночь ты только об этом и говорил. Мне казалось, что не дождешься утра и придется привозить ксендза прямо сюда, в спальню, — шутливо заверила его Власта.
— Но ты ведь понимаешь, что…
— …Что ты будешь очень плохим семьянином. Ты уже говорил об этом. Я всего лишь пытаюсь выяснить: ты решишься обвенчаться со мной прямо сегодня или же вновь станешь испытывать судьбу, пытаясь забыть меня в объятиях других женщин? Многих-многих других…
— О, нет, на сей раз испытывать не стану, коль уж мне пообещали сына.
28
Утром Хмельницкий решил объехать лагерь восставших. Его готовили всю ночь, сковывая цепями повозки, насыпая валы и обводя это пристанище довольно широким рвом. Некоторые казачьи командиры были против возведения этого военного стана. Им казалось, что для действий народной повстанческой армии тактика укрепленных лагерей вообще неприемлема. Следовало как можно скорее разбиться на небольшие отряды и уходить в глубь Украины, громя при этом польские имения и лишь время от времени совершая небольшие наскоки на армейские отряды. Настоящие сражения, дескать, последуют потом, когда окрепшие отряды начнут объединяться, а само восстание охватит всю Украину.
В очередной раз внимательно выслушав этих «повстанческих стратегов», Хмельницкий решил действовать по-своему.
— Отряды
— Слава тебе, гетман! — появился у ворот лагеря полковник Иван Ганжа, один из той казачьей гвардии, из которой Хмельницкий старался составить костяк каждого повстанческого полка [15] . — Только что вернулись из разведки мои хлопцы. Оказывается, поляки потому и храбрятся, что на помощь им движутся около двух тысяч реестровых казаков.
— Казаков?! — насторожился Хмельницкий. — Где они сейчас и кто их ведет?
— Плывут на челнах. Ночь провели неподалеку от хутора Корневого. Теперь направляются к Каменному Затону. Ведут их гетман Барабаш и полковник Кричевский.
15
Иван Ганжа. Уманский полковник (в современном понимании, губернатор Уманской области в годы Хмельниччины), один из инициаторов восстания. Погиб в сентябре 1648 года в битве под Пилявцами. Остался в памяти народной как человек легендарной храбрости и талантливейший фехтовальщик.
— Неужели Кричевский с ними?! — разочарованно спросил Кривонос, многозначительно глядя на Хмельницкого. Он помнил, что именно этот полковник спас их гетмана от верной гибели, освободив его из-под стражи незадолго до казни. — Не верится мне, что этот полковник пойдет против своих же братьев-казаков.
— Не забывайте, однако, что там находится Барабаш и верные ему старшины, — мрачно напомнил Хмельницкий. — Но ты прав, полковник, с Кричевским можно договориться. Нужно взять отряд и двинуться навстречу реестровикам, пока они не воссоединились с поляками, засевшими в Княжьих Байраках [16] .
16
Урочище на речке Желтые Воды. Ныне — на территории Днепропетровской области Украины. Место это было выбрано поляками крайне неудачно, без учета рельефа местности и прочих факторов, что способствовало полной победе над ними войск Хмельницкого.
— Обязательно перехватить, — согласился Ганжа. — Потом будет слишком поздно. Казак на казака, что брат на брата… Между своими вражду раздувать не позволим.
— Ты, Кривонос, останешься старшим в лагере. Ты, Ганжа, немедленно подбирай три сотни. Через час выступаем.
— Слава гетману! — отсалютовал саблей Ганжа, зарождая ритуал армейского приветствия.
Еще несколько минут Хмельницкий внимательно осматривал свой первый боевой лагерь. Он показался ему настолько удачным, что гетман подумал: не возвести ли его еще более мощным, как полевую крепость, которая будет служить и основным лагерем для военной подготовки необученных повстанцев, и тыловой базой на случай неудачи.