Путь врат. Парень, который будет жить вечно
Шрифт:
– Убийцами, – кивнул Стэн. – Конечно. Мы об этом знаем.
Достигающий с отвращением посмотрел на него.
– Неужели? Я говорю не о нынешней ситуации. Я говорю кое о чем другом – о другом месте, где невозможно жить.
– Ты имеешь в виду Врата, верно?
Достигающий расцепил пальцы и похлопал запястьями.
– Ты считаешь себя умным, но ты ничего не знаешь, – заявил он. – Ты не знаешь, каково было на объекте, называемом Стоянка кораблей номер сорок три, – вы называете его Вратами. Я очень долго пробыл там. Мне требовалось проверить данные о полетах всех кораблей, чтобы установить, не сталкивались ли они с Убийцами. Вы понимаете, о чем я говорю? –
Эстрелла удивленно посмотрела на него.
– А ты откуда знаешь? – спросила она.
– Знаю! Я это установил! Осматривал каждую женщину после совокупления. Ни у одной, ни у одной не было ребенка!
Стэну трудно было удержаться от хохота, но Эстрелла оказалась милосердней.
– Я понимаю, что тебе это должно было казаться отвратительным, – сказала она.
– Ужасно отвратительным! Настолько, что ты и понять не можешь!
Запасы сочувствия у Эстреллы были на исходе, но еще немного оставалось.
– Мне очень жаль, – заверила она. – А как же те, что тебя сменили, – те, кто был с тобой в полете? У них такие же трудности?
– У них? – презрительно переспросил Достигающий. – Нет! Ни в малейшей степени! Они живут в комфорте в поселке за пределами галактики и просто следят за жильем Убийц. И больше ничего. Я их очень не люблю. Почти так же, как вас. Не знаю, смогу ли выдержать это интимное подразделение в будущем, но сейчас я хочу вас покинуть.
Он не попрощался. Ушел, не сказав больше ни слова, оставив Стэна и Эстреллу гадать, о чем, собственно, он говорил.
– Черт побери! – пожаловался Стэн. – Неужели они не могут прямо сказать, что у них на уме, – без этого вздора? О каком «интимном подразделении» он говорил?
Эстрелла промолчала, хотя оба знали, что она могла бы ответить «понятия не имею».
Остальную часть дня они были предоставлены самим себе. У них было достаточно времени, чтобы гадать о смысле слов Достигающего, хотя и недостаточно, чтобы найти ответ. Они снова поели, немного посмотрели непонятные новости и наконец легли спать. Раздельно. И в мрачном настроении – по крайней мере, это было верно относительно Стэна.
Вскоре после рассвета их разбудило ворчание дверного звонка. Открыв дверь, они увидели человека. Настоящего человека, и немолодого. Он был одет в строгий пиджак с полосатым неярким галстуком и аккуратно отглаженные брюки. На лице добрая улыбка, взгляд проницательный. Он вежливо спросил:
– Разрешите войти? Меня зовут Зигфрид фон Психоаналитик. Я подпрограмма корабельного мозга мистера Роба Броудхеда, Альберта, – вы, конечно, знаете, кто такой мистер Броудхед. Я специализируюсь в психоанализе. Поскольку у хичи в этом деле нет никакого опыта, когда один из них стал проявлять признаки душевной неуравновешенности, они обратились за помощью. Я и есть эта помощь.
9. История Сохраненного Разума
Меня зовут Марк Антоний, и этот вопрос я хочу прояснить.
Мое имя вовсе не означает, что я древний римлянин. Я не древний римлянин, точно так
Тогда почему же меня зовут Марк Антоний? Причина – я не говорю, что это основательная причина, – не имеет ничего общего с тем, что реальный Марк Антоний был любовником египетской царицы Клеопатры. В этой области у меня вообще нет никакого опыта. Особенность Антония, которая заставила дать мне его имя, – это репутация гурмана и обжоры. Или, если выражаться вежливее, эпикурейца. Говорят – я не утверждаю, что это правда, – будто вкусы Антония были столь утонченными, что его поварам приходилось ежедневно готовить ему по шесть разных обедов, так что в зависимости от настроения он мог выбрать любой из них. (Не знаю, что делали с остальными пятью обедами. Скорее всего, кухонные рабы Марка Антония питались очень хорошо.)
Я напоминаю Марка Антония тем, что у нас обоих исключительно изысканный вкус.
Во всех практических аспектах подлинный Марк Антоний и я – полные противоположности. Антоний в жизни не приготовил ни одного блюда. Он не знал бы, с чего начать. Единственный его интерес к пище заключался в ее поглощении. С другой стороны, я вообще никакой пищи не поглощаю, если не считать пищей энергию. На самом деле я – точнее, та первичная подпрограмма, которая определила мою суть, – великий кулинар, мастер приготовления пищи. Нет почти ничего, чего бы я не знал о кулинарном искусстве, – точнее, такого вообще нет; и почти нет такого, что я не смог бы применить на практике. (Разумеется, с помощью моих вспомогательных устройств для физической работы. У большинства искусственных разумов таких устройств нет, но у меня есть.) Все это, конечно, требует доступа к хорошей пищевой фабрике.
Большинство моих клиентов не ценят те тонкости, которые я использую, чтобы угодить им. Например, мой друг Гарри совсем не разбирается в кулинарии. Его нёбо испорчено сорока пятью человеческими годами, которые он провел на безлюдной планете Арабелла. Тут он голодал, голодал все время. И ему нужны были просто калории, не изысканные гурманские тонкости. Соответственно, теперь ему все равно, что он ест, если у него вообще есть такая возможность.
В мое пространство Гарри вошел в своей обычной шелковой рубашке, шортах и сандалиях. Он жевал большое зеленое яблоко, которое я создал для него раньше.
– Привет, Марки, – сказал он. – Ты занят? Не хочешь немного прогуляться?
Я был занят не больше обычного. Помимо выполнения рутинной работы на кухне, руководства восемью ресторанами Колеса, наблюдения за излучениями из Кугельблица и поддержания состояния постоянной боевой готовности, я физически готовил пудинг из гавайского хлеба и крахмала для семьи Лоренцини.
– Что за прогулка? – спросил я.
Он изогнул шею – ну, строго говоря, этого он не делал; в действительности он вошел в мое операционное пространство, чтобы посмотреть, что я готовлю на своей физической кухне.