Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Эскорт для нее – хорошая подработка, чтобы не вгонять родителей в лишние траты. От занятий проституцией открещивается, но думаю, что, скорее всего, в этом она мне врет. Стыдится.
Девятой была самая старшая девушка моего «пионерского отряда», 23летняя Ингеборге Прускайте, литовка, жемайт[93] из Клайпеды. Темная шатенка, голубоглазая, кровь с молоком, большая упругая грудь, узкая талия и широкие бедра. Черты лица немного крупноватые, впрочем, ее внешность это не портило, а добавляло перчику. Рост: метр семьдесят.
– Девяностошестьдесятдевяносто? – спросил я.
– Нет, –
Просто Сольвейг[94] легендарная. На улице на нее, наверное, все оборачиваются.
– Откуда так хорошо знаешь русский язык?
– Так у нас Клайпеда – русский, считай, город. А до войны был немецкий Мемель. Жила бы в Каунасе – совсем бы вашу мову не знала. Школы у нас, что в Клайпеде, что в Каунасе – одинаковые, литовские. Просто у меня полкласса было русских.
– Странно, твои соотечественники все обычно в Ирландию рвутся уехать на заработки, а ты в Россию. Нестандартно както, не находишь?
– А что я в этой занюханной Ирландии забыла? – От возмущения даже румянец на щеки пробило, что сделало ее еще привлекательней. – Кверху попой весь день на грядке стоять за десять евро в час? Где единственное развлечение – это танцы в деревенском пабе с местными алконавтами?
Съездила разок. Как заработала на обратный билет, так сразу и вернулась. И на всю жизнь зареклась возвращаться в эту страну лицемерных жадюг. Не с моей красотой грядки полоть, а другой работы там для нас нет. Будь ты хоть доктор наук. К тому же они все упертые католики, особенно бабы.
– А литовцы разве не католики? – искренне удивился этой ее эскападе.
– Католики, – подтвердила, – но не настолько же. У ирландцев от папы Римского просто крышу сносит. Это надо видеть. Эротическое наслаждение для них. Круче пипшоу[95].
– Ну а в Москве чем лучше? – прибавил я в голос скепсиса.
– Да всем. В Москве я сначала попыталась поступить в театральный. Чем я хуже тезки? Документы подала сразу в несколько приемных комиссий. Но никуда не взяли изза акцента. Нет, ничего такого, там и русских с говором не берут. Профнепригодность.
– А как же Дапкунайте со своим ярко выраженным акцентом?
– Так она же и начинала как литовская актриса в Каунасском театре. В ее литовском языке никакого акцента нет, – ухмыляется, – это уже потом, когда она в Литве прославилась, ее стали приглашать сниматься на русских киностудиях.
– А дальше как жила?
– Сначала проедала «подкожный запас». Потом меня знакомый преподаватель из ГИТИСа[96] на первую мою вечеринку олигархов запихнул. Пять сотен долларов, как с куста, за выходные на шикарной даче. Это тебе не на ирландской грядке, где вечно пьяные трактористы с немытыми руками.
– Так уж и вечно пьяные? – не поверил я.
Пьяных в лохмуты лондонцев, мочившихся по всем углам на Пикадилли и «отдыхающих» на улице, я видел. Но вот, к примеру, в Оксфорде, где я учился, народ пил не больше остальных.
– Ну пьют они совсем не так, как литовцы, под заборами не валяются. Но с утра они уже под градусом. И весь день по чутьчуть догоняются. К вечерним танцам в пабе уже лыка не вяжут. И так ежедневно.
– Мда… – почесал я репу. – Ктото из умных сказал, что в СССР алкоголизм острый, а в Европе – хронический.
– Похоже на то, – поддакнула литовка.
– А теперь что делаешь?
Ингеборге посмотрела мне прямо в глаза и сказала неторопливо с четкой аллитерацией. Я бы даже сказал, что заявила с неким вызовом:
– А теперь я раздвигаю ноги за двести евро в час. И ко мне очередь стоит из приличных, обеспеченных, хорошо одетых и воспитанных людей, которые терпеливо ждут, когда я в эскорте заработаю на масло под их черную икру и освобожу окошко в своем графике. Так вот. Зимой возят меня на горные лыжи в Куршавель[97] или в Аспен Маунтин[98]. Ну это там, где катается Антонио Бандерас. Летом на Канары или в Ниццу. Или на яхте по произвольному маршруту. Под парусом. Так что квартиру в Москве себе я уже заработала. В хорошем новом доме на проспекте Вернадского. Высоком таком.
Исчерпывающий ответ. Дальше ее допрашивать не стал.
Потом собеседовал с двумя украинками. Такими внешне неодинаковыми, будто они принадлежат разным народам.
Ярина Урыльник, с хутора изпод ИваноФранковска, 18 лет. Типичная чернявая западенка[99], кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги чуток вытянуть – цены б не было. Этакая дынька: ткни спичкой – сок брызнет.
Закончила школу, и с подругами, наплевав на всю украинскую незалежность, сразу поперлась завоевывать Москву: с барахлом, узлами, кастрюлями и даже чугунными сковородками, как на вечное поселение. Только их там – таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять свою белую задницу под черных хозяев палаток, да еще за просто так – не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на ее красоту.
Теперь самостоятельная. Квартиру снимает. В эскорте недавно. В активе только работа на автосалоне промодевочкой.
– А для всех кавказоидов у меня пятидесятипроцентная надбавка. За прошлое, – гордо завила она напоследок.
Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.
Вторая украинка, Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее – заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. Красивый рисунок губ. Идеальная фигура.
После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: все хозяева доставали со своей «любовью», чтобы денег меньше платить.
– Хотя, по идее, должно быть все наоборот, – возмущается.
В московский эскорт ее зазвали в прошлом году какието залетные рекрутеры[100]. И, что самое странное, не обманули: устроили как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.
– Проституция? Иногда. По случаю. Очень задорого.
Отвечает твердо, раздельными фразами и смотрит на меня при этом гордо. Прям королева. Но посмотришь на такую красотку – и не возникает даже мысли не поверить.