Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Гэблдон Диана

Дженни разводила хороших овец и баловала их больше, чем своих детей и внуков. Так, племенные мериносы ели исключительно из рук, а едва завидев меня, тут же ринулись к ограде, рассчитывая на угощение от неизвестной им леди. Задумавшийся Фергюс встрепенулся, встревоженный шумом, оглянулся и вяло махнул мне рукой. Овцы толкались, и я ничего не слышала из того, что он говорил мне.

Чтобы не обмануть ожидания животных и спокойно поговорить с Фергюсом, я взяла кочан капусты – возле загона стоял ларь, где лежали кочаны, побитые

морозами, – и сунула несколько листьев в мохнатую блеющую массу.

Самый большой баран, Хьюи, пользовался правом сильного и проталкивался впереди всех к ограде, оттесняя остальных. От других овец стада он отличался не только габаритами, но и предметом мужской гордости внушительного размера. Фергюсу не понравилась моя благотворительность, и он, выбрав кочан побольше, бросил им в Хьюи.

Парень бросал метко, и баран, почувствовав боль, обиженно заблеял, высказывая этим свое недовольство и давая стаду сигнал к отступлению. Он затрусил впереди, заметая землю тем, что раскачивалось у него между ног.

Фергюс бросил на удаляющееся стадо уничижительный взгляд.

– Глупые, жадные, дурно пахнущие твари, – пробормотал он, отвечая барану на его блеяние. Мне подумалось, что он, имея на себе чулки и шарф из шерсти овец, вопиюще несправедлив к животным.

– Фергюс, я рада тебя видеть. Джейми в курсе, что ты здесь? – ласково обратилась я к унылому французу.

Интересно было знать, как Фергюс относится к произошедшему в Лаллиброхе за время его отсутствия. Если, конечно, он знает о случившемся.

– Нет, я не сообщал ему.

Это было странно. Почему он топчется здесь, а не идет в дом? И этот равнодушный тон… Что-то лежит у него на сердце.

– Что там слышно от мистера Гейджа?

Фергюс недоуменно вперил в меня глаза, но вскоре сообразил и оживился, делясь новостями:

– Все хорошо, лучше не бывает! Милорд верно рассчитал. Мы с Гейджем пошли сказать остальным об опасности, потом отправились в таверну, назначенную местом встречи. Да, там сидела засада! Целая свора, все переодетые. Мы мигом раскусили их. Ха! Они будут сидеть до второго пришествия, как их дружок, которого мы упихнули в бочку!

Далее Фергюс поник головой, вздыхая, и снова приуныл.

– Когда-то мы теперь получим плату за памфлеты… Станок, хвала Господу, спасли, да только кто знает, когда он снова заработает. Плохи дела милорда.

Он настолько опечалился, что я переспросила:

– Зачем ты так убиваешься? Ведь ты не печатник, это дело Джейми.

Фергюс повел плечом.

– И верно, сам я не занят в печатне, но часть прибылей от бренди, принадлежащих мне, я вложил в мастерскую милостью милорда. И мне хотелось быть партнером милорда в этом деле.

– Понимаю. Может, тебе помочь средствами?

Он искренне удивился, не веря своим ушам, а после заулыбался.

– Благодарю, миледи. Нет, деньгами мы не обижены. Мне есть на что погулять и выпить.

Француз провел

рукой по боку плаща, где, надо думать, находился его кошелек. Плащ отозвался перезвоном монет. Его владелец сунул руки в карманы.

– Видите ли, в чем дело, мадам… Печатников уважают, иметь типографию почетно.

– Э… ну да. – Я не очень вникала в то, какие профессии вызывают уважение у шотландцев.

Фергюс сложил губы в грустную улыбку.

– Будучи контрабандистом, я могу жить безбедно и даже содержать семью, если захочу. Но если я представлюсь родне уважаемой юной леди так, вряд ли я смогу рассчитывать на ее руку.

– Вот в чем загвоздка… Я, кажется, понимаю. Ты хочешь связать свою судьбу с судьбой уважаемой юной леди?

– Именно, миледи. Ее мать против нашего брака.

Даже благоволя Фергюсу, я понимала, почему мать выступает против брака своей дочери с этим бойким французом. Фергюс, безусловно, красив, умен, ловок – идеальный любовник и энергичный спутник жизни. Но этого мало. Консервативные шотландцы не могли ввести в семью человека, не имеющего собственности, легального дохода, родового имени и левой руки.

Для горцев было приемлемым и даже нормальным угонять скот, промышлять контрабандой, жить в пещерах, прячась от власти. Фергюс же смотрел на эти коммунистические привычки хайлендеров довольно холодно. Не первый год живя в Лаллиброхе, он так и не стал шотландцем, оставаясь верным традициям своей родины, будучи до мозга костей французом. Он чужак здесь, как был бы чуждым собор Парижской Богоматери, насильно перенесенный в шотландские горы. Я тоже чужая.

– Если бы у меня было свое дело, печатня… – мечтательно протянул Фергюс. – Тогда бы ее мать прислушалась к моим просьбам. А так я никто – пришлый, оборванец, преступник, пропащий человек.

Он потупился.

Я успокаивающе коснулась его руки.

– Фергюс, не расстраивайся. Дело поправимо. Мы помозгуем вместе с Джейми и что-нибудь выдумаем. Ты говорил ему о своей беде? Он не откажется помочь.

Странно, но парень испугался и принялся умолять меня молчать.

– Нет, пожалуйста! Месье ничего не знает, и не говорите ему об этом! Он и так сейчас занят.

Это правда, Джейми был занят как никогда. Но зачем же так кипятиться? Пообещав держать язык за зубами, я предложила Фергюсу проводить меня в дом – было уже холодно стоять на улице так долго.

– Спасибо, миледи, но не сейчас, – отклонил он мое предложение. – Меня даже к овцам пускать не стоит.

Француз снова вздохнул и пошел по направлению к голубятне.

По странному совпадению, Дженни была в гостиной. Она разговаривала с братом. Наверное, тоже побывала на улице, потому что от ее платья исходил бодрящий морозный запах, а щеки разрумянились.

– Эуон-младший седлает Донаса. – Она хмуро оглядела брата. – Ты можешь добраться до конюшни или тебе помочь?

Джейми пялился на нее.