Путешественник
Шрифт:
И в самом деле, плотная угрюмая толпа теснилась у входа в замок губернатора (В наши дни замок Ле Шато-Фронтенак, огромный отель, принадлежащий канадской железной дороге, стоит на прежнем месте. — Прим, авт.): мужчины плакали от отчаяния, женщины молились на коленях… С уцелевших церквей послышался погребальный звон. По улицам, где прошел Гийом, из дома в дом, от площади к площади распространялась весть — маркиз де Монкальм умер, а с ним и надежда этих людей; некоторые, из них, будто лишившись разума, бежали кто куда по улицам, заваленным обломками. Печаль была всеобщая… но постепенно росла паника, как будто смерть, в которую упорно не желали верить,
Так, в сущности, оно и было. Отступление армии к Жак-Картье поколебало уверенность, которой, словно стеной, окружили себя жители Квебека. Смерть героя разрушила ее. Если бы наперекор судьбе он остался в живых, то никакая сила не привела бы их в отчаяние. Конечно, все знали, что есть другой полководец, что шевалье де Леви — человек больших достоинств, который будет сражаться до последнего вздоха. Но это было не то же самое.
Гийом без труда проник в замок Сен-Луи: часовые плакали, склонив головы на ружья, и никому до него не было Дела. Дворец губернаторов Квебека вряд ли заслуживал свое название и вовсе не походил на Версаль; несмотря на то, что он был центром событий (иногда весьма заметных) в светской жизни канадского общества, это был скорее большой замок, заключенный вместе с садом в кольцо толстых стен, вокруг которых располагалось несколько военных зданий. Господин де Водрей вел там, пока не началась осада, весьма приятную жизнь, проводя часть зимы в Монреале, который был лучше укрыт от ледяных ветров. Возвращался он лишь весной, по случаю одного события: первая почта из Франции с открытием навигации.
Очутившись в просторном здании, Гийом пошел наугад, туда, где было больше всего народу. Так он добрался до широкой двери, которую охраняли два гардемарина, но когда он попытался войти, они преградили ему путь своими протазанами. Гийом хотел было обратиться к ним, как вдруг, словно в сказке, перед ним возник тот, кого он искал. С обезображенным болью и гневом лицом он волочил за собой человека в одежде рабочего с какими-то инструментами, а тот, не переставая, оправдывался:
— Поймите же, господин офицер, я не настоящий столяр. И если я что-то мастерил у сестер Святой Урсулы, то это еще не значит, что я смогу сделать гроб. Я никогда их не делал!
— Не боги горшки обжигают. И нам нужно прилично похоронить господина маркиза де Монкальма…
— Для этого есть краснодеревцы, специалисты, а я…
Бугенвиль угрожающе придвинул свой крупный нос к бороденке человека:
— Никто из оставшихся не хочет его делать! Все они жалуются, что им не по душе сколачивать доски для человека, которого они любили и уважали… что это принесет несчастье всему цеху!
— А мне, что же, это не принесет несчастья? Я тоже относился к нему с почтением и…
В этот момент довольно плотный и богато одетый человек вышел из комнаты. Гийом узнал в нем губернатора. Тот слышал разговор и посмотрел на несчастного тяжелым взглядом.
— Либо ты сделаешь, что тебе говорят, либо я брошу тебя в самую страшную тюрьму, какая у нас есть. Входи! Тебе принесут все, что потребуется. В твоих интересах подчиниться мне, Мишель Боном!
Положив на плечо несчастного руку еще более тяжелую, чем его взгляд, господин де Водрей увлек его в комнату. Бугенвиль хотел пойти за ними, но Гийом вцепился в его руку и чуть не упал — таким резким было движение офицера. Тогда он закричал:
— Мне нужно с вами поговорить! Хоть взгляните на меня!
Уронив на него усталый взгляд, офицер несколько оживился.
— Маленький Гийом! — вздохнул
— Я хотел вас увидеть, потому что вы мне нужны…
— Чтобы стать моряком? — горько сказал тот.
— Нет. Потому что мне нужна помощь. Мой брат убил отца и Адама Тавернье, смертельно ранил мать, но мы с Конокой смогли доставить ее в Главный госпиталь. Дома На Семи Ветрах больше не существует, а в наш дом на улице Сен-Луи мы не можем вернуться, если хотим хоть ненадолго остаться в живых. Ришар обязательно доведет свое дело до конца…
— Боже мой!..
Офицер быстро взял мальчика за руку и отвел в сторону, к окну, где не так сновали люди. Там он наклонился к нему:
— Чего ты хочешь от меня?
— Посадите Ришара в тюрьму, чтобы он не смог больше причинить нам зла! Я хочу, чтобы его повесили! Во-первых, он предатель…
Торопясь, Гийом рассказал о том, что произошло в Фулонской бухте, и обо всем, что последовало за этим. Бугенвиль слушал, и его лицо выражало еще большее страдание, чем раньше. Замолчав, мальчик поднял на своего друга серьезные глаза, в которых не осталось ничего детского, кроме надежды. — Вы сделаете это, правда? Его посадят в тюрьму, повесят?..
Полковник медленно покачал головой, и свет угас в глазах Гийома.
— Нет?.. Но почему?.. Он — убийца!
— Я понял… Могу лишь тебе обещать, что я проткну его шпагой, если только он мне попадется, либо прикажу своим солдатам расстрелять этого жалкого предателя. Но я не могу арестовать его, а тем более судить и казнить…
— Почему?
— Посмотри, в каком мы положении! Мы в осаде, возможно, нас скоро уничтожат, так как мы теряем силы. Он же находится у англичан, и они, разумеется, по-королевски отплатят за вероломство, ведь они получат Новую Францию, о которой так давно мечтали…
— Что же нам теперь делать?
— Ждать и молиться Богу! В нынешнем положении право возмездия следует передать ему — впрочем, оно всегда ему принадлежало.
— Я не хочу! Не хочу!.. Это слишком несправедливо!
— Я тоже так считаю, Гийом, но нужно верить. Клянусь, я сделаю невозможное, чтобы разыскать Ришара. Если потребуется, даже у англичан, когда бои прекратятся.
— Как вы это сделаете?
— Видишь ли, я знаком с Джорджем Таунзендом — он замещает покойного генерала Вольфа. Несколько лет назад мы встречались в Лондоне. Это честный человек, неспособный принять убийцу, даже если он чем-то ему обязан. Возвращайся в госпиталь, Гийом, это лучшее, что ты можешь сделать, и хорошенько присматривай за своей матерью! Теперь ты единственный мужчина в семье. Твой долг — быть рядом с ней. Как ты пробрался сюда?
Объяснения Гийома вызвали бледную улыбку на лице друга.
— Неплохая идея!.. Этот путь может пригодиться!.. А сейчас я прикажу проводить тебя до дверей интендантства, и если хочешь моего совета, побыстрее принимайся за рыбалку. Ты нашел хороший способ выйти: надо сохранить его. А главное — не вызвать подозрений! Ты мне веришь?
— Да, — ответил Гийом без малейшего колебания.
— Тогда пожмем друг другу руки, как старые друзья!
Замирая от восхищения, Гийом протянул офицеру грязную ладошку, и тот горячо пожал ее. Заметив гордость, от которой так вытянулось его худенькое детское личико, Бугенвиля охватило желание обнять этого серьезного, храброго мальчишку и поцеловать его в смуглую щеку. Но что-то подсказывало ему, что Гийом не оценит этого жеста, ведь в его глазах мог померкнуть образ человека, решившего вести себя с ним на равных…