Путешественники в третье тысячелетие
Шрифт:
Я осторожно пополз на животе, стараясь как можно медленнее двигать коленями и локтями. Кубря радостно завизжал, увидев, что я иду на выручку, и хотел броситься навстречу, но Васька зыкнул на него страшным голосом:
— Лежать!
Дед Филимон обучил щенка слушаться этой команды, и Кубря тут же лег на сено.
Я полз и со страхом чувствовал, как сухие стебли бурьяна трещат и ломаются под тяжестью моего тела… И вот настил не выдержал, и я не успел глазом моргнуть, как оказался под снегом.
Снег был холодный, пропитанный
Васька Таратута, видно, сильно испугался, но старался не показать этого и успокоительно махал мне рукой:
— Ну как ты, Гришуха? Живой? Держишься?
— Держусь, — прохрипел я. — А только долго не простоять…
Васька побежал разыскивать длинную палку, а я остался в ледяной каше, и холод начал растекаться у меня по телу, а в голове была одна дума, как бы не соскользнуть с коряги: ведь тогда я совсем утону в снегу…
Пальцы ныли от напряжения, холода, и стоять с каждой секундой становилось все труднее. Мне казалось, что прошли целые часы, как убежал Таратута, а мне он потом сказал, что вернулся через пять минут. Я уже совсем окоченел и обессилел, когда появился Васька с длинной палкой. У меня от радости сразу прибавилось сил, и я ухватился за палку.
Васька Таратута в нашем классе самый сильный: он чемпион по борьбе и метанию молота. Васька тащил медленно и осторожно. Наконец я оказался вблизи берега.
— Давай руку, Челночок! Держись!
И одним рывком он выбросил меня на берег. Я весь дрожал как осиновый лист, у меня зуб на зуб не попадал.
— Скидавай все живо! Не разговаривай! — приказал Васька и отдал мне свою куртку и штаны.
Сам, кое-как натянув мои выжатые штаны, он побежал искать доску — положить ее на снег.
— Грейся на солнышке! — крикнул он мне.
Я очень обрадовался, что Васька не думает оставить здесь Кубрю. Мне стало легко и спокойно, и даже солнце как будто начало греть сильнее. Наконец появился Васька с доской.
Доску мы пропихнули к сенному островку, и щенок промчался по ней с веселым лаем.
Потом мы пошли к деду Филимону, обсушились на теплой печке и как ни в чем не бывало разошлись по домам.
Так были спасены от гибели двое: Кубря и я. Вот что значит иметь хорошего друга!
Только бы мама ничего не узнала!
Глава восьмая. Случай на уроке русского языка (из дневника Гриши Челнокова)
23 марта. Я давно собирался написать поподробнее про нашего классного руководителя Ивана Фомича.
Когда мы перешли в пятый класс, то, по правде говоря, побаивались Ивана Фомича. Он седой, старый, ему уже лет под пятьдесят. У него нет левой ноги — потерял на войне. Нас сначала напугала его
Для Ивана Фомича школа — все. Его семья погибла во время оккупации. Он почти все время проводит в школе, здесь готовится к урокам, проверяет тетрадки, читает. Только поздним вечером, когда гаснет огонь в окне учительской, мы знаем, что Иван Фомич ушел домой.
Убедились мы, что Иван Фомич очень справедливый, любимчиков у него нет. Если пятерку поставит, то заслуженную, но и за двойки обижаться не приходится — их получаешь за дело. А двойки у Ивана Фомича получать очень неприятно: он так огорчается, что тебе становится стыдно. И только крайность, вроде интересной футбольной игры, заставит пойти на русский язык с невыученным уроком…
Мы полюбили Ивана Фомича и за него, как говорится, готовы в огонь и в воду.
Сегодня на его уроке произошел такой случай. Мы занимались разбором предложений, и Васька Таратута стоял у доски, как вдруг дверь скрипнула и показалась голова нянечки Агафьи Васильевны.
— Иван Фомич, — сказала нянечка громким шепотом, — там книги для библиотеки привезли, и шофер не хочет дожидаться переменки.
Иван Фомич поморщился: он не любит отрываться от урока. Но делать было нечего.
— Челноков, Зенкова, идемте со мной. А остальные занимайтесь разбором самостоятельно, да не шумите, не мешайте другим классам.
Мы отсутствовали минут семь-восемь, а когда вернулись в класс, Васька Таратута возле классной доски ходил на руках, а все прочие глазели на него и ужасно хохотали.
Физиономия у Васьки налилась кровью и была красная, как бурак, а рыжие волосы растрепались. Увидев учителя, Васька испугался, хотел встать, но рука у него подвернулась, и он грохнулся об пол, да так, что гул пошел. Он, наверное, здорово ушибся, так как лицо у него скривилось от боли, и поэтому Иван Фомич наказывать его не стал, а только насмешливо молвил:
— Сама себя раба бьет, коли нечисто жнет!
Васька сконфузился, поскорее пошел на место и постарался так сесть за парту, чтобы его не было видно, но так как он высокий и плотный, то это у него не получилось.
После уроков Анка Зенкова сказала:
— Отряд останется на внеочередной сбор!
Васька Таратута понял, что это его будут обсуждать, и хотел удрать, но все, словно сговорились, посмотрели на него, и Ваське стало стыдно. Он притворился, будто ничего такого не думал, и плюхнулся на парту.
Анка послала меня разыскать отрядного вожатого Леню Чарухина и сказать ему про наш сбор и по какому он будет случаю.
Но в девятом классе уроки еще не кончились, и Леня сказал, чтобы мы сами решали, а потом рассказали ему. Когда Васька услыхал, что вожатый не придет, он сразу повеселел, потому что Леня очень строгий и за проступки от него здорово попадает.