Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

Ферельцт С. К.

Не одни наши модники за удовольствие почитают хвалиться пороками своими — пороками непорочными, то есть модными: эту честь разделяют с ними очень многие и в уездных городах живущие. Ветреностью, по мнению их, так же можно хорошо щеголять, как и модными нарядами, потому что ветреность не последняя новость в нашем отечестве.

Спутники мои, вероятно, желая показать, кто из них более образован, ловок, решителен, знающ правила вкуса, а следовательно и достойнее других

назваться молодцом, рассказывали друг другу о шалостях своих. Один с восторгом говорил, что для него самое приятнейшее в жизни время было то, когда отец его отлучился на несколько времени в П.; потому что он, будучи тогда хранителем всего имения его, проигрывал приятелям своим рублей по сто, по двести и более за вечер, и жалел, что неугомонной отец скорым возвращением своим лишил его удовольствия промотать все его имение. Другой, выслушав его, и не оказавши ни малейшего удивления, сказал с важным, но удовлетворенным видом: "Я получаю доходу не более трех тысяч рублей в год, не смотря на то, имею честь держать большую охоту (что вам небезызвестно) и употреблять на содержание ее более двух тысяч. На содержание себя мне остается одна тысяча. Представьте, можно ли жить хорошенько на тысяче рублях при нынешней на все дороговизне? Сверх сего я имею трех любовниц и дарю им каждой по двести рублей".

" Трех любовниц? — подхватили прочие. — Любовницы — какая обширная материя!"

О любовных делах молодые ветрогоны столько же мною могут говорить, как деревенские бабы о домовых и леших. Наши ветрогоны так много говорил и, что я не мог всего и прослушать. Один из них для свидания с своей Дульсинеею превращался в торговку, другой в продавца фруктов, третий в лекаря.

" Все вы весьма хорошо играли роли свои: но я несравненно лучше вас! — сказал четвертый. Влюбившись в дочь одного богатого дворянина, я превращался в золотой дождь и падал в окно к возлюбленной своей. Она любила меня страстно; но так была строга, что не позволяла мне делать никаких шалостей. Я поклялся небом и землею, что буду любить ее вечно, что в скором времени женюсь на ней. Она поверила, я получил желаемое и оставил ее, потому что нашел другую, которую теперь также стараюсь обмануть".

" Где ж ваша клятва"? — спросил я его с негодованием.

" Благодаря просвещению, ныне вывелись такие дураки, которые бы давши клятву девушке, хранили ее", — ответствовал он, смеясь.

Слыша таковой отзыв о просвещении, кто не подумает, что или просвещение само в себе есть глупость, или глупы те, которые почитают себя просвещенными?

Я не захотел более слушать рассказов сих просвещенных невежд, пожелал им попутного

ветра (ибо для мотыльков (бабочек) встречный ветер очень неприятен) и пошел домой.

Опыт есть самый лучший учитель, говорят старинные мудрецы. В самом деле самый лучший, и еще прибавить надобно: самый любезнейший. С одной стороны, что может так не обманчиво уверять нас в истине чего-либо, как опыт? С другой, что лестнее для сердца человеческого, как самому собою, собственным рассуждением рассеивать мрак заблуждений своих, которым обыкновенно подвергает нас неопытность наша, и в то же время без всяких посторонних убеждений, без всяких систематических доказательств уверяться во многих истинах, которые прежде казались невероятными? Например, мог ли бы я прежде сего поверить, что в природе действительно находятся все те люди, которые в истории и в театральных пьесах изображены самыми чернейшими красками, и которых мы вовсе не зная, с ужасом и омерзением произносим имена их? А теперь, теперь, любезный друг, никакая сила человеческая не может разуверить меня в том, что их нет. Поверишь ли, что в столь короткое время путешествия моего удалось мне видеть такого сорта людей несравненно более, нежели сколько я знал их по рассказам всякого рода писателей. Сверх сего приметил я, что страсти и пороки человеческие в подлиннике несравненно сквернее и гаже, нежели те, какие изображаются в комедиях и трагедиях. Филантроп, взирая на сие конечное повреждение естества человеческого, непременно пролил бы источники филантропических слез, а мизантроп со всею адскою злобою рассмеялся; но я, не принадлежа ни к тому, ни к другому ордену, делал только тебе коротенькие поучения из предложения: должно избегать пороков. Но поелику таковые поучения очень обыкновенны и каждому известны, то я не скажу тебе из них ни одного слова.

Может быть, это будет последнее письмо мое к тебе, любезный друг. Путешествие, хотя оно и не продолжительно было, очень утомило меня. Разлука с тобою начинает тяготить сердце мое. На завтрашний день я отправляюсь в путь. Скоро надеюсь броситься в твои объятия.

Конец.

1810 г.

Источник текста: Ферельцт, фон С. К. " Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем", памятник русской сатирической публицистики начала XIXвека. Москва, МГУ, 1951 г.