Путешествие на край комнаты

Фишер Тибор

И вот мы едем, и тут Иеремия просит остановиться, потому что ему надо пописать. Он выходит, углубляется в кустики, а Настоящий Джон отъезжает от обочины и медленно едет вперед. Иеремия бежит за нами, а он был толстый, бежать ему трудно. В общем, бежит и натужно смеется, как будто он оценил наш прикол. Через каждые ярдов сто Настоящий Джон притормаживает, но как только Иеремия приближается к нам, опять прибавляет газу. А потом Настоящему Джону это надоедает, он газует уже конкретно, и мы уезжаем. Все Иеремиены вещи остались в машине. Я не особенно разбираюсь в фотографии, но я отличу дорогую вещь от дешевой. Настоящий Джон ржет как лошадь, и я вместе с ним. Мы доезжаем до самой границы, заходим в бар

выпить. Сидим, смеемся у изображаем, как Иеремия в отчаянии махал руками.

— Разве это смешно?! — возмущаюсь я.

— А разве нет? Мы целый час не могли отсмеяться. Мы даже решили вернуться обратно, чтобы еще раз взглянуть на Иеремию. Мы нашли его почти на том же месте, где и оставили. Он сидел у дороги и плакал. Без денег, без паспорта. Мы предложили ему обмен: мы вернем ему паспорт, если он отдаст нам свои брюки. «Хотите снова меня ограбить», — говорит он. «Нет, все честно. Ты нам — брюки, мы тебе — паспорт». Он отдает нам брюки, и мы уезжаем. «Мы ему делаем одолжение, — говорит Настоящий Джон. — Он, бля, должен быть нам благодарен. Он бы там не продержался и пяти минут, в Югославии». Я так и не понял: он сказал это, чтобы меня успокоить, или просто ему, как и всякому законченному мерзавцу, не нравилось думать о себе, что он мерзавец?

Мы добрались до границы. В нашу, сторону машин почти не было, зато в обратную — целый поток. Я пытался придумать, как заявить о своем намерении; «Я слышал, у вас тут война. Добровольцев берете?» Настоящий Джон говорит: «Предоставь это мне». Он помахал моим путеводителем: «Мы ресторанные критики. Приехали сделать обзор ресторанов». Пограничники посмотрели на нас как-то странно, но пропустили без слов.

В Загребе Настоящий Джон тут же продал машину — сказал, что оформлял прокат по кредитной карточке матери — и фотокамеры, и даже дал мне немного денег. Я был влюблен в Настоящего Джона. Пару дней мы бродили по городу, заходили в большие административные здания, пытались найти, кто тут за что отвечает, но никому не было до нас дела. Там продавались газеты на английском, так что мы знали, что война продолжается и положение ухудшается, но в остальном это было обычное жаркое лето.

Мы сидели в кафе. Я ел малиновое мороженое. За соседним столиком сидел какой-то крикливый иностранец из европейцев и возмущался, что его любимое мороженое закончилось. Через дорогу трое парней пытались приладить на крышу машины доску для серфинга и громко ругались, как это лучше сделать. Это был первый урок: если в стране война, то обычно все сводится к тому, что некоторое количество человек отправляют возиться в дерьме во имя родины, а так жизнь идет своим чередом.

«Ладно, — сказал Настоящий Джон, — хватит мучиться дурью. Мы сюда не за тем приехали». Он остановил такси: «Отвези нас на войну, дружище». Через пару часов мы приехали на окраину осажденного Осиека. Один офицер, который худо-бедно говорил по-английски, сказал, что тут в одной деревеньке неподалеку формируют что-то наподобие иностранного легиона. Обычно таксисты — гнилой народ, но справедливости ради надо сказать, что наш таксист привез нас туда, куда надо.

Подразделение расположилось в здании местной школы. У дверей обретался голый по пояс парень с «Калашниковым» за плечом. Вроде как охранник, только какой-то уж очень неорганизованный. У него на лбу была татуировка «Иди на х**», так что логично было бы предположить, что он говорит по-английски. «Мы добровольцы. Хотим записаться в отряд», — сказал Настоящий Джон. «Поздно, — ответил Нах**. — Мест уже нет. Уходите». «Не смеши, — сказал Настоящий Джон, проходя в здание. — Кто тут за старшего?» Если бы не Настоящий Джон, я бы, наверное, бросил все к черту и поехал обратно.

Да, это было жестокое разочарование: узнать, что я не такой уж и оригинальный

со своими добровольческими порывами. В здании обнаружилось несколько дюжин таких же, как мы, добровольцев, причем, что особенно удручало, в основном это были законченные дебилы. Не считая Нах**, который был либо очень эмоциональным парнем, либо жертвой особенно изощренной злой шутки, все «достоинства» этого так называемого отряда нашли предельное выражение в Рико, который приехал аж из Америки. Сперва он прилетел в Белград, пробился к какому-то генералу из министерства обороны, рассказал ему очень подробно и обстоятельно, что он «ненавидит, бля, этих мудацких сербов» и готов «убивать этих мудацких сербов, пока не останется ни одного», потому что он «ненавидит их, бля, всей душой», Рико вежливо перенаправили в Хорватию и помогли с переездом, после чего он принялся рассказывать всем и каждому о своем приключении — что говорит само за себя. То есть я тоже раньше не знал, что Белград — столица Сербии, но когда покупаешь билеты, надо хотя бы взглянуть на карту.

Командный пункт располагался в помещении школьной канцелярии. На столе в кабинете были разложены какие-то карты, а за столом сидели двое в черном: оба худые, с неприятными лицами, очень сосредоточенные и серьезные, явные профессионалы, — и какой-то пузатый недомерок из тех, кто в школе всегда самые толстые в классе, и их все всегда лупят, и кончают они швейцарами в массажных салонах. Настоящий Джон отсалютовал мужикам в черном и объявил, что мы готовы немедленно приступать к исполнению своего долга. Те направили его к пузатому коротышке.

«Я Роберто Диас», — сказал коротышка. «Испанец?» — спросил Настоящий Джон, пытаясь оправиться от изумления.

«Он венгр», — сказал один из ребят в черном. «И тут нечего стыдиться», — добавил второй. «Испанец, — сказал Роберто, нехорошо глянув на этих двоих. — У меня испанский паспорт».

«Только один? — спросил Черный Номер Раз. — У меня их с полдюжины». Они с Номером Два заговорили о чем-то вполголоса, как я понял, на хорватском. Оба были предельно сосредоточены, и оба нервно теребили часы у себя на руке.

«Скажите, пожалуйста, — спросил Роберто, — есть ли на свете хотя бы один богатый и преуспевающий человек, который к тому же еще и порядочный? Который вам по-настоящему нравится?» Мы с Настоящим Джоном призадумались. Что за странный вопрос? И почему нам его задают? «Не волнуйтесь, — сказал Роберто. — Это не проверка. Просто мне нравится задавать этот вопрос».

В общем, нас взяли в отряд. На следующий день пришел грузовик снабжения, и нам с Настоящим Джоном выдали обмундирование. Исходя из военной мудрости и здравого смысла, о чем нам постоянно напоминали в лагере, у сербов не было никаких шансов. Из-за моей компетенции в этом деле — я все же учился на тренера по фитнесу — меня назначили старшим инструктором по физической подготовке, так что я гонял наших дебилов вверх по склону с канистрами, наполненными водой, в обеих руках, а потом они у меня приседали до посинения с этими же канистрами. Ломались все, даже самые что ни на есть крутые.

Я себя чувствовал на своем месте. При деле. Я был героем, я хорошо загорел. И в деревне у нас было вполне безопасно. Война была где-то там, далеко. Полное ощущение, что ты отдыхаешь где-нибудь на курорте, хотя и при полном отсутствии женщин, клубов, баров, бассейна, нормальной еды и общения — потому что все разговоры в отряде сводились к спорам, сколько ангелов поместится на кончике армейского ножа. Я познакомился с остальными ребятами: трое профессиональных охранников из Госворта — Бацца, Гацда и Лацца, кондуктор из Инвернесс, куча скандинавов и один немец, который привез с собой свою собаку и жил в отдельной палатке, заваленной всякими приспособлениями, включая нож для фигурной нарезки помидоров.