Путешествие на Луну

Ле Фор Жорж

— Донеся на моего коллегу по профессии Михаила Осипова, я исполнил лишь свой прямой долг пред государством, и признательность правительства — для меня лучшая награда… К тому же, — прибавил профессор, устремляя загадочный взгляд на своего собеседника, — у меня есть своя цель, достигнув которой я буду вполне вознагражден.

— Странно… Впрочем, как знаете… Ну, а теперь приступим к допросу арестантов. — С этими словами начальник полиции позвонил.

На звонок в кабинет вошел уже виденный нами секретарь.

— Велите привести сюда подсудимого

Осипова, а сами садитесь записывать его показания, — приказал барон. Секретарь с поклоном вышел и, тотчас-же возвратившись, сел за стол, приготовившись писать. Через минуту за дверью послышалось бряцание жандармских палашей.

Услышав, что ведут арестованного, Шарп невольно опустил голову и побледнел. По скоро он снова выпрямился с прежним ледяным спокойствием; только глаза его, как два раскаленных угля блестевшие из-под нависших бровей, обнаруживали душевную бурю, кипевшую в груди этого по-видимому бесстрастного человека.

Михаил Васильевич вошел под конвоем двух рослых жандармов с саблями наголо. Увидев Шарпа, он испустил крик радостного изумления.

— Вы ли это, дорогой товарищ?! — спросил он, порываясь подойти к Венскому астроному.

— Я самый, господин Осипов, — холодно отвечал последний.

При ледяном тоне, которым были произнесены эти слова, радость Михаила Васильевича сменилась горестным удивлением, и он не без замешательства проговорил:

— Я никак не ожидал встретить вас здесь…

— Я нахожусь здесь, чтобы исполнить свой долг, — был сухой ответ.

— Потрудитесь молчать и отвечать только на мои вопросы, — прорвал барон дальнейший разговор двух ученых, обращаясь к отцу Леночки. — Ваше имя?

— Михаил Осипов.

— Возраст?

— Пятьдесят девять.

— Занятие?

— Член Санкт-Петербургской Академии Наук… Член-корреспондент всех астрономических обществ и учреждений, какие только существуют на земном шаре. О моих трудах и открытиях можете осведомиться у господина Шарпа.

При этих словах зависть исказила лицо доносчика, и он бросил яростный взгляд на своего русского сотоварища.

Барон продолжал допрос:

— Какова цель вашего приезда в пределы Австрии?

— Занятия в Венской обсерватории.

— Гм… — недоверчиво проговорил начальник полиции, устремляя испытующий взгляд на лицо подсудимого. — А что значат эти чертежи и формулы, которыми покрыта ваша записная книжка и другие ваши бумаги?

— Этого я не могу сказать, это моя тайна, но могу вас уверить, что тут нет ничего противозаконного, — все эти формулы и чертежи имеют строго научный характер… Теперь позвольте мне в свою очередь спросить вас, по какому праву схватили меня, русского гражданина, ни в чем неповинного? По какому праву, — горячо продолжал Михаил Васильевич, — меня, как преступника, как злодея, заключили под арест и насильно привезли сюда?

— Ах, полноте притворяться, — нетерпеливо перебил русского ученого начальник полиции. — Запирательство только ухудшит вашу участь… Вас арестовали потому, что вы шпион,

захваченный на месте преступления, — что вы опаснейший агитатор, явившийся раздуть пламя бунта среди русин Галиции, — что вы государственный преступник, против которого все улики. Сознайтесь лучше, раскройте ваши планы, — иначе вас ожидает виселица…

При этом страшном обвинении Михаил Васильевич зашатался, как поражённый молнией, и, наверное, упал бы, если бы его не поддержали жандармы.

— Я шпион?.. Я государственный преступник?.. Меня повесить?.. — бессвязно бормотал он, не веря своим ушам.

— О, да это, видно, травленый волк, — обратился барон Кнурбергер к Теодору Шарпу…

В это мгновение страшный шум и возня раздались за дверью. Чей-то голос кричал, прерываясь от гнева:

— Пустите меня, мерзавцы!.. Где этот барон!.. Как вы смеете задерживать гражданина и представителя Французской республики?.. Я хочу видеть вашего начальника…

Дверь широко распахнулась, и на ее пороге показался, весь красный от негодования, граф Фламмарион.

Барон приподнялся со своего кресла.

— Вы хотите видеть начальника полиции? — спросил он. — Это я. Что угодно?

— Что угодно?! — раздраженно закричал Гонтран. — И вы еще спрашиваете?! Вы, который позволил себе беспричинно схватить и насильственно лишить свободы представителя дружественной державы?!.. Это не пройдет вам даром!.. Я поеду к посланнику… поеду к министру иностранных дел, чёрт вас возьми!.. я пожалуюсь самому императору!.. Нате, читайте! — прибавил молодой дипломат, швыряя Кнурбергеру свой вид, выданный французским посольством в Петербурге.

— Гм… посмотрим… — проговорил тот, принимаясь читать брошенный ему документ. — "Граф Гонтран де Фламмарион"…гм… "второй секретарь французского посольства в Петербурге"… — пробегал он бумагу, приходя более и более в замешательство… — "Генерал Шанзи"… да… вид правильный… — Тысячу раз извините, граф, — заискивающим тоном проговорил затем барон, быстро вставая и с глубоким поклоном возвращая молодому человеку его документ. — Здесь, очевидно, вышло недоразумение. Ошибки, сами знаете, всегда возможны… Конечно, вы совершенно свободны… Я глубоко сожалею об этом прискорбном заблуждении и ещё раз приношу вам тысячи извинений.

— Хороша ошибка! — вскричал Гонтран. — Впрочем, мне достаточно ваших извинений. Но вы, конечно, освободите и моего уважаемого спутника?

Начальник полиции отрицательно покачал головой:

— К сожалению, граф, это невозможно, — вежливо, но твердо проговорил барон. — Ваш спутник — опасный политический преступник, агитатор панславизма, шпион, — это совершенно доказано… Вам известно, что ни один международный закон не препятствует принимать меры против подобных злоумышленников.

— Как?! — вне себя от изумления воскликнул Гонтран, смотря попеременно то на барона, то на отца Леночки, с убитым видом стоявшего между своими стражами. — Это не может быть! Это опять недоразумение! Вы шутите, барон?