Путешествие на "Щелье"

Скороходов Михаил Евгеньевич

Я слушал ненца и завидовал ему: он дома, в милой тундре. И мне вспомнились родные места, Кама, озера, не похожие на здешние, украшенные кувшинками, окруженные зарослями тальника, Чистополь, утопающий в зелени, далекий, как Мангазея. И я вспомнил отца. Светят из далекого детства рыбацкие наши костры. Воспоминания, как ветер, — налетят, и заиграет пламя, рассыпая негасимые искры…

Лагейский и два его родственника ушли пешком в Варандей, а мы переправились на другой берег, поселились в пустующей новой промысловой избе. Просторная квадратная комната с одним окном, большая металлическая печь, стол. Ни нар, ни стульев. Пока готовили обед, сожгли с полкубометра

дров. Пламя с ревом вылетало в широкую прямую трубу, печь явно не годилась для тундры.

— Без ума сделано, — ворчал Буторин. Поселились — не то слово, в избу мы заходили редко, жили в своей комфортабельной каюте на «Щелье».

Ледяное поле закупорило устье Песчанки, мы оказались в плену. Ловили неводом омулей, переезжая с берега на берег. Один раз не дозвались Пыжика, отчалили без него. Он бросился в воду, поплыл за «Щельей», но не справился с течением, вернулся. Напротив избы мы стали на якорь. Из–за мыса показалась плавучая льдина, на ней стоял Пыжик. Вид у него был жалкий.

— Что, Пыженька? — крикнул Буторин. — Перенять тебя, что ли?

В ответ раздался лай, похожий на рыдание. Льдину приливом тащило к нам. Переняли. Я протянул Пыжику кусок сахару — отвернулся. Даже смотреть не хочет на нас — обиделся.

Несколько дней подряд дул южный ветер, льдины сновали вверх и вниз по Песчанке, таяли на глазах, как сахарные. Седьмого июля снова вышли в море, Буторин повернул к Варандею.

— Возьмем хлеба и литров двадцать бензина…

До бухты не дошли, стали на якорь напротив поселка. Пыжика оставили на «Щелье». Приятная неожиданность: в магазине оказались сапоги 46-го размера.

— У меня таких еще в жизни не было, — взволнованно сказал Буторин, любуясь покупкой. — Один раз видел в мурманском магазине. Пока бегал на судно за, деньгами, их уже продали…

2

Снова мы у Полярного мыса. Все переменилось: припай распался, ледяные глыбы отошли от берега. Ветер южный, подняли паруса. Кругом как в сказке. Слева сплошной ледяной барьер, сморози высотой с трехэтажный дом, справа — песчаный берег, покрытый обсохшими льдинами. «Щелья» мчится по узкой полосе воды в слепящих лучах, с одной стороны нас обдает холодом, с другой–теплом. Перед каждым поворотом кажется — сейчас путь преградят льды… Без остановок шли всю Ночь, «Щелья» вылетела из ледяного туннеля в Хайпудырскую губу. Оглядываюсь: мрачный Медынский Заворот позади, прохода не видно, впечатление такое, будто льды, пропустив нас, навалились на берег. Море покрыто пеной, редкие плавучие льдины кружатся в мощных водоворотах. Обходим с юга мели, обозначенные на карте, и снова — на восток, «на–прямо» через губу. Когда в бинокль стал виден противоположный берег, встретили полосу сплошного льда. Причалили к айсбергу, стоящему на мели. Прилив гонит льды с севера на юг. Ширина ледяного потока — метров двести, дальше снова чистая вода.

— Подождем конца прилива, — сказал Буторин. — На полной воде льдины остановятся, разойдутся, мы их и проскочим.

Этот расчет не оправдался: льды неподвижны, но просвета нет.

Решили пробиваться, вышли на плавучий лед. Упираемся шестами в большую льдину, смотрю на узкую щель под ногами — медленно, по миллиметру она растет, полоска воды становится все шире. В просвет между льдинами втиснули нос «Щельи», Буторин завел мотор. Ледяные ладони неохотно расходятся. Снова беремся за шесты, отводим две массивные льдины, следом за ними проталкиваем вдоль бортов мелочь. Метр за метром зигзагами тащим «Щелью» вперед. Шесты,

двухметровый кол, багор — все идет в дело. Поднатужились, сдвинули с места огромную льдину, глазам не верится — она весит десятки тонн. Примерно на полпути застряли: треугольная льдина, стиснутая двумя другими, не поддается. Острым углом она упирается в ледяную кромку. Наклоняюсь над водой, всматриваюсь. Толщина льдины больше метра, но держится она только верхней частью. Беру топор, начинаю долбить по углу льдины.

— Брось! Море не разрубишь! — кричит Буторин. — Придется ждать, когда льды разойдутся.

Он стоит на другой льдине, не видит, в чем дело. Освобожденная льдина сама начала разворачиваться, двумя шестами выпроваживаем ее за корму «Щельи» и нацеливаемся на другую. Великовата, но она на плаву, если давить на нее, стронется, а много ли для «Щельи» надо… Пробились!

Через полчаса встретили вторую полосу льда. С ходу — на штурм. Трудились с упоением. Казалось, что весна торопит нас, весело окатывая «Щелью» брызгами.

Снова мы на чистой воде, в бинокль на высоком мысу виден поселок Синькин Нос. Кое–где возвышаются сморози, но ледяных полос больше не видно.

Причалили в полдень. За сутки прошли сто двадцать километров, да каких! Пополнили запас бензина, я отправил телеграммы. Неплохо бы отдохнуть, но… Ветер дует с берега, льдов не видно. Километрах в двадцати — устье реки Коротаиха, там большой поселок, удобная стоянка. Не сговариваясь, молча отталкиваем «Щелью», нас словно несет на гребне какая–то волна.

Прошли мимо Коротаихи, Буторин даже головы не

повернул.

Полночь. Ветер утих. Подходим к Югорскому Шару За каменным островком видны мачты — полярная станция Белый Нос, через пятнадцать минут будем там, отдохнем. Вдруг сильный удар сотрясает «Щелью», корма подпрыгивает.

— Конец винту. — Буторин сверлит взглядом воду. — Садануло прямо по мозгам. Камни.

Веслами подгребаем к небольшой льдине, цепляюсь за нее багром.

__Неласково провожает нас Баренцево море, —

вздыхаю я. — Надо же, на последних метрах.

Буторин заводит мотор… Пошла «Щелья»! Винт выдержал.

На станции нам сказали, что Югорский Шар накануне еще был покрыт льдом. Отправляю «дальнейшее указание» сыну: «Подходим к Амдерме, вылетай, пошли телеграмму, мы тебя будем ждать». Ложусь на койку, закрываю глаза и вижу, как закручиваются, огибая темный мыс, водовороты.

На другой день осторожно выводим «Щелью» из уютной бухты, окруженной с трех сторон отвесными скалами, разворачиваем новую карту. По оранжевой глади пролива, как лебеди, скользят редкие льдины, воздух светится, глазам больно. И это Югорский Шар, один из самых трудных участков Северного морского пути, где ведущие извечный спор ветры двух морей, сталкиваясь, превращают день в ночь и заставляют трепетать корпуса океанских судов, а волны во время штормового танца со всех сторон валятся на палубу. «Щелья» будто на цыпочках пробежала по проливу из одного моря в другое.

3

Порт Амдерма еще вдали, до него было километров пять, когда начал барахлить мотор. Буторин и обрушивал на него двенадцатибалльную брань, и ласково называл голубчиком, ничего не помогало. Мотор останавливался каждые пять минут.

— Похоже, пробило прокладку. Или в баке грязь накопилась, давно не промывали. Заведу еще раз, если дойдем вон до того мыса, будем тянуть до Амдермы, не дойдем, причалим к берегу, займемся ремонтом.

До мыса дотянули. Так, рывками, приближались к порту. Я уже был здесь в 1952 году.