Путешествие парижанки в Лхасу

Давид-Неэль Александра

Здесь тибетец снимает с себя наряд из овечьих шкур, маску и скверный парик. В приличной одежде он ничуть не похож на недавнего паяца. Подъезжают крестьяне на лошадях и грузят вещи; мужчины садятся верхом и отправляются в монастырь Самье.

По правилам, люд конг кюи жьялпо должен провести там неделю в стенах У ханга [193] , но обычай устарел и больше не соблюдается. Приехав в Самье, современный «козел отпущения» вешает одеяние из козьих шкур, маску и хвосты яка на столб у дверей У ханга. Затем

он устраивает трапезу для здешней братии; исполнив все обязанности, он снова садится на лошадь и спокойно едет в соседний город Тситанг, чтобы купить там на пожертвованные ему деньги саржу и сукно. Сделка производится быстро, так как он заранее посылает своих людей, которые выбирают ткани и торгуются. Транспортный вопрос его не волнует: он имеет право на бесплатную перевозку груза и заказывает столько вьючных животных, сколько нужно. Покончив с покупками, «козел отпущения» возвращается в Лхасу с товарами через неделю после того, как покинул город. Теперь он может их выгодно продать, удвоив прежнюю сумму.

193

У ханг («дом жизненной силы») — особое помещение, где якобы обитают бесы, питающиеся человеческой энергией.

Вот так прозаически, по-деловому завершаются приключения тибетского «козла отпущения».

В год моего пребывания в Лхасе Далай-лама, согласно предсказаниям астрологов, переживал критический период своей жизни. По-видимому, смиренно признав, что тяжесть его собственных прегрешений является непосильной ношей для одного человека, а также желая еще больше себя обезопасить, духовный вождь Тибета обзавелся личным «козлом отпущения». Таким образом, в то время как «официальный козел», как обычно, направился в Самье, его собрат, двигаясь на север, добрался до первого перевала, расположенного на пути в Монголию, но этот последний люд конг кюи жьялпо не вызывал у публики особого интереса.

На следующий день я забралась вместе с другими зеваками на выступ холма Потала и стала смотреть оттуда на грандиозное шествие под названием сер панг. Никогда еще за время своих долгих странствий я не видела более прекрасного зрелища. Процессия состояла из нескольких тысяч участников в праздничных одеяниях священников и оригинальных костюмах, напоминавших старинные китайские, монгольские и тибетские наряды. Эти люди несли сотни знамен, флагов и зонтов из красной и желтой парчи, на которых были вышиты символические рисунки и надписи. Высокопоставленные служители культа шли под навесами в сопровождении слуг, которые обмахивали их веерами, и кадилоносцев.

Время от времени змеевидный, переливающийся всеми цветами радуги кортеж останавливался; при этом юноши начинали танцевать; люди, которые несли литавры, приходили в движение, и музыканты принимались ритмично ударять по этим инструментам. В шествии участвовали также слоны Далай-ламы; их окружали сказочные гримасничающие животные, сделанные из бумаги, как принято в Китае. За ними следовали местные боги в сопровождении воинов в доспехах и служителей посвященных им храмов.

Процессия двигалась под аккомпанемент медленных и торжественных мелодий: огромные тибетские трубы сотрясали воздух оглушительным ревом, а монгольский оркестр играл нежные и приятные мотивы.

Это волшебное зрелище разворачивалось на фоне великана — Поталы, скалистые склоны которого были усыпаны зрителями — ламами, и Шог-пур-ри с остроконечной вершиной.

Сидя на холме, я

возвышалась над сер пангом, пестрой толпой тибетцев в праздничных нарядах, и Лхасой, раскинувшейся в долине. Золотая кровля ее храмов отвечала мимолетными вспышками света на молнии, исходившие от ярко-красной крыши дворца государя-ламы. Чудесное солнце Центральной Азии озаряло окружающую местность, делало краски еще более яркими и заставляло сиять белоснежные горы на горизонте. Все вокруг было так зыбко, до того насыщено светом, что казалось, того и гляди превратится в огонь… Мне никогда не забыть этого зрелища, вознаградившего меня за все лишения, которые я перенесла, чтобы его увидеть.

Эпилог

Я покинула Лхасу так же тихо, как пришла сюда, и никто так и не догадался, что иностранка открыто жила в столице Тибета в течение двух месяцев.

Но мое путешествие вовсе не окончилось. Вернувшись к берегам Брахмапутры, я пустилась в новые странствия и посетила немало интересных мест, в том числе монастырь Самье, о котором сложено несметное множество легенд и где обитает один из величайших официальных предсказателей Тибета. Я видела там запертую дверь дома, в котором якобы происходят зловещие пиршества демонов, питающихся «жизненной силой» умирающих людей.

Я обошла также всю провинцию Йарлунг, побывав в ее святых местах, и множество других уголков. Чтобы описать это путешествие, потребовалась бы отдельная книга.

Наконец однажды вечером я оказалась в Гьянгдзе.

Гьянгдзе — третий по величине город Тибета, расположенный на главной дороге из Индии в Лхасу. Англичане устроили здесь наблюдательный пост.

Когда я заглянула в одно бунгало, чтобы попросить приюта, находившийся там европеец, услышав, как «тибетская женщина» обращается к нему по-английски, онемел от изумления.

Все комнаты дома оказались заняты, и я отправилась в крепость, как торжественно величали огороженное укрепленное место, где обитали торговый агент, замещавший поверенного в делах, постоянная резиденция которого находилась в Сиккиме, по другую сторону границы, а также несколько офицеров, в том числе военный врач, и небольшой гарнизон индийских солдат. Здесь также располагались почта и телеграф, кабинет местного врача и другие службы.

Мое появление было также встречено с удивлением.

Когда я рассказала, что пришла из Китая пешком, в течение восьми месяцев странствовала по Тибету, побывав в местах, где еще не ступала нога белого человека, и провела два месяца в Лхасе, все потеряли дар речи, буквально «не веря своим ушам».

Мне было приятно встретить в крошечной английской колонии весьма миловидную девушку — дочь торгового агента. Благодаря ей, а также джентльменам из Гьянгдзе, у меня сохранились самые теплые воспоминания о пребывании в этом месте, где меня радушно приняли и окружили заботой.

Мне еще предстояло проделать долгий путь из Гьянгдзе до индо-тибетской границы, пройти через высокие перевалы и голые плоскогорья, где гуляли ледяные ветры, но путешествие в Лхасу закончилось.

Я была одна в своей комнате и, перед тем как уснуть, воскликнула: Лха жьяло! (Боги победили!)