Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг.
Шрифт:
Вдоль западных берегов озера тянется лесистый кряж с четырьмя мысами, разделенными неглубокими бухточками. С этой стороны мы и обошли его, то держась края березников, то пересекая тундрочки или спускаясь к самому берегу, где обрыв ярчика обнажает массивный слой торфа с галечной полосой внизу. Мы остановились у начала высокого косогора, ведущего к южному концу озера, наловили рыбы, уже сильно переродившейся благодаря процессу нереста, и кое-как справили ужин с последними горстями муки, пожертвованной нам Штабелем.
1 октября. С высокого берега от стоянки раскинулась картина озера с многочисленными стадами рыбы, плывущей во всех направлениях. Чайки садятся прямо на спины плывущим рыбам и вырывают куски мяса, а уйти от них крупной рыбе некуда, так как озеро очень мелко чуть ли не на всем его протяжении (более глубокие места есть у восточного берега, но нерестятся рыбы всегда на мелких местах). По берегу торфяные обрывчики отвесом почти в сажень вышины; они сильно подмыты прибоем;
От стоянки мы пошли краем увала над обрывом к озеру среди березника, затем перешли тундру в глубине четвертого залива озера, берег которого порос здесь стеной ивняков. Оставив далее берега Налочевского озера, мы пошли по опушке ровного березника, вдоль которого тянется шикшевая терраса и правильные ряды и группы кедровника; влево видна длинная, идущая параллельно р. Налочевой осоковая тундра, теперь высохшая; перейдя ее и взяв вправо, мы увидали невдалеке в березнике что-то вроде деревни. За небольшой, но кишащей рыбою речкой стояли позади высокой поросли вейника 6--7 избушек на курьих ножках с крышами из травы, одна землянка и еще амбарчик в стороне. На вешалах сохнет рыба, а в избушке -- груда мяса и две оленьи головы; несколько шкур оленьих и медвежьих сохли на жердях, а под избушками лаяли и выли привязанные к поддерживающим их сваям ездовые собаки. Людей не было. Это, как потом оказалось, осенняя заимка сероглазкинцев и калахтырцев, центр их охотничьего района, место для которого избрано именно здесь потому, что здешняя речка Домашняя дает по осеням правильный, обильный ход кижуча. Вправо от избушки, вверх по реке, идет очень торная, глубокая, прямая тропа, которою мы, не видя другой дороги, и пошли. За березняками, окружающими поляну, около амбарчиков, мы вышли на широкую, чистую, сухую террасу, одетую шикшевой тундрой с заметной примесью альпийских трав и массами голубики. Этой тропой мы ехали более часа, проходя мимо густых групп довольно высокого кедровника, обильно усыпанного шишками, и изредка мимо одиноких берез. Перешли два ручья, текущих в Налочеву, с довольно крутыми земляными берегами, без гальки, и втянулись в широкую чистую долину, раскинувшуюся между Коряцкой сопкой и хребтом, отделяющим верховья р. Налочевой от правых притоков р. Жупановой, а может быть и от вклинивающейся между ними своей вершиной р. Островной. Тут я увидал, что мы уже миновали Авачинскую сопку и заходим в тыл Коряцкой и, кроме того, тропа заметно отклоняется вправо к низкому перевалу в сторону Жупановой или Островной. Конус Коряцкой сопки, густо одетый свежим снегом, лишь слабо проглядывал сквозь тучи, что вначале и мешало ориентироваться. Поняли мы, что зашли не туда, и повернули назад. Только в 4 часа дня мы вернулись к амбарчикам на Домашней речке, которые оставили в 12 час. дня, и снова никого не застали там, а между тем соблазнительная груда мяса лежала по-прежнему открыто в одной из избушек под оленьими шкурами. В речке массовый ход кижуча, а у нас от всех запасов опять были налицо только жалкие остатки крупы и чая. Однако ни взять что-либо без согласия хозяев, ни оставаться тут ловить рыбу было нельзя, так как ночевать было необходимо у самой переправы через р. Налочеву, дабы на следующий день после переправы сделать возможно больший переход. Теперь мы разыскали тропу, значительно менее проторенную, но идущую влево, как бы к морю. Перешли сплошной березник, затем обширную тундру, по форме своей соответствующую бывшему руслу р. Налочевой, летом сильно мокрую, теперь же почти высохшую.
Среди этой тундры мы встретили четыре груженые нарты (три из Сероглазки и одна из Петропавловска), с трудом влекомые собаками, и четырех охотников. Они вышли из Петропавловска 4 дня тому назад и шли на заимку, на осеневку. Первым делом осведомились они у нас, начался ли в Домашней речке ход кижуча, а уже только потом -- кто мы такие и откуда идем.
Затем мы перешли еще гриву с березником и полосу ивняков, пересекли небольшую сухую протоку и у устья ее, где раскинулись большие отмели, состоящие из дресвы и потому ближе к воде достаточно топкие, разбили лагерь на самом берегу Налочевой.
Влево в реке -- остров, прямо крутые земляные обрывы правого берега, обросшие ивняком. На отмели и противоположном берегу шесты, указывающие направление пути во время высокой воды. В кустах со стороны моря запрятаны баты.
Шум прибоя здесь прямо оглушителен.
Крашенинников насчитывает от Калахтырки до устья Налочевой 34 версты (значит, до Петропавловска 50). Налочева в его время называлась
Разбив лагерь, я послал И. Г. Кайдалова назад на заимку с поручением купить там мяса и рыбы.
2 октября мы разыскали и уже налаживали баты для переправы, когда приехал Кайдалов с покупками, привез мяса, хлеба, рыбы и даже сахара, которого мы уже давно не видали (у Штабеля также сахара не было). Кроме того, он подговорил молодого казака из Сероглазки, который собирался везти домой свою часть охотничьей добычи, присоединиться к нам в качестве проводника. Через час приехал и проводник с товарищем, и они оба стали деятельно помогать нам при переправе, благодаря чему она и прошла без всяких затруднений (на пароме из двух батов). Река Налочева в это время года очень мелка, но брод через нее крайне неудобен, если не невозможен, так как галечное дно ее покрыто толстым слоем топкой дресвы и ила, галька проступает лишь местами, где ил снесло течением. Темная, почти черная, мокрая дресва составляет также все отмели и берега. В русле много островов, намываемых и периодически размываемых, насколько можно судить по их берегам.
За р. Налочевой мы пересекли лесок из ольхи, ее обрамляющий, и свернули по шикшевой тундре к лиману. В версте с небольшим от реки перебрели первую Мутнушку, потом еще вторую Мутнушку, а третью Мутнушку обошли по песку, совершенно заметавшему ее устье благодаря сильному прибою. Затем опять быстро пошли по шикшовнику, между береговыми валами, до речки Котельной с мелким, удобным бродом и далее до р. Каменушки. Между Котельной и Каменушкой на шикшевой тундре масса альпийских растений, очевидно живущих здесь благодаря частым туманам.
В одном месте по дороге замечена полуразрушенная дюнка среди внутренних береговых валов. Она куполообразной формы и задернована.
Река Каменушка в нижнем своем течении идет на значительном расстоянии параллельно морю, отделенная от него широкой полосой затвердевших береговых валов. Хорошо выраженных валов всего от 7 до 10; самые внутренние густо поросли кедровником и упираются в болотистую долину Каменушки, где крупные вейниковые заросли. За рекой виден еще один высокий вал с кедровником, а за ним поодаль березовый увал. Весь день мы ехали, имея прямо за спиной скалистую стену Налочева мыса, впереди -- Калахтырские утесы (см. стр. 168), а справа -- широкое основание Авачинской сопки, окутанной идущими с моря тучами. Время от времени клубы пара поднимаются выше пояса облаков и долго держатся над горой, резко проектируясь на пасмурном сегодняшнем небе. Слева -- море, с весьма сильным прибоем, взметывающим временами фонтаны.
3 октября с полуночи пошел сильный дождь. Утром все было скрыто от глаз тучами, только ближайшая березовая роща за Каменушкой еще видна сквозь сетку дождя и тумана; далее как будто ничего более нет. Ветер сильный, температура не поднимается выше 6,5°. Весь день мы просидели в палатках, а лошади провели его на валу у самого моря, где Elymus, все еще зеленый, заметно подкрепил их.
4 октября мы прошли еще с полверсты по береговому валу, затем свернули вправо и порознь перешли Каменушку, Половинную и Тойонскую, очень скоро одну после другой, чуть повыше их слияния в общее устье. Брод через эти три речки порядочно глубок, и без проводника мы не решились бы, вероятно, идти вброд, а стали бы его переезжать на лодке, что нас сильно задержало бы. Глубина бродов очень изменчива и зависит от того, насколько свободно от песков устье, т. е. насколько свободно вода сливается в море. На р. Тойонской пришлось обрубать край ярчика от кедровника там, где речка прорывает внутренний береговой вал и, подмывая его, создает высокие песчаные обрывы.
Крашенинников сообщает, что Половинная по-камчадальски называлась Шияхтау и что от нее до Калахтырки 16 верст, а до Котельной, которую камчадалы называли тогда Ужинкуж, 12 верст.
Затем мы снова вернулись на береговую полосу, где масса крупноплодного шиповника (Rosa rudosa), и долго ехали мимо Толстого мыса, который является мысом только в камчатском смысле этого слова, как конец увала, но не в географическом, так как морской берег идет здесь совершенно ровной, выгнутой дугой. Затем мы доехали до Калахтырского выгона и, лишь немного не доезжая до осмотренного весной одинокого утеса, свернули вправо по тропе, часто совершенно теряющейся среди порослей. Куропатки взлетают совсем белые, указывая на приближение зимы. На Авачинской сопке, уже густо укутанной в снеговые сугробы так же, как и хребты Паратунской долины, резко выступают три черные дымящиеся полосы свежей лавы, вытекшей в августе этого года. Мы свернули в широкую, сначала тундровую долину речки Крутоберегой, распадающейся далее на три истока, которые мы и перебрели один за другим. Выше по долине -- массы отложений дресвы, более или менее задернованной. Редкий березник, группы кедровника, шикша и пр. Перевалили кряж, отделяющий от Крутоберегой левый берег Калахтырского озера, и пошли по низкой седловине, прорезавшей этот кряж, среди дресвяных суходолов и сильно прорубленного березника.