Путешествие по карте языков мира
Шрифт:
…Мой отец в юности, как говорят, «на спор» сочинил стихотворение: в нем каждые две строчки на слух совпадают. (Больше он, по его утверждению, стихов никогда не писал.) Вот его начало:
Вечереет. Вечер реет. Из окошка Иза, кошка, На колена! — На-ка, Лена…Совпадают? И да, и нет. Потому что в первой строчке одно ударение, а во второй — два: вечер реет.
В третьей опять одно (предлог
Я сказал: ударение. А что это такое?
Мы с вами говорим пока о русском языке. И ответ на мой вопрос должен быть такой? Когда один слог (или, если хотите, один гласный звук) произносится сильнее других, это называется ударением. Добавим к этому еще одно уточнение: в любом русском слове есть такой (ударный) слог.
И русское ударение (точнее: такое ударение, как в русском языке!) так и называется — силовое.
Но разве может быть какое-нибудь еще?
А почему бы и нет? Ведь нам важно упаковать звуки в одно целое слово. Чтобы можно было различить вечереет и вечер реет. А как это сделать — не важно: ведь б и п, как мы с вами видели, тоже можно различать по-разному — можно по звонкости, можно по силе…
Давайте снова попутешествуем по карте языков мира и посмотрим, нет ли такого языка, где ударение — не силовое, а какое-нибудь еще? Таких языков, оказывается, очень много. Например, японский. В нем ударение — музыкальное. Ударный слог отличается от безударного не по силе, как в русском, а по высоте тона.
Что это такое — высота тона? Певец исполняет популярную песню. Мелодия песни — это отдельные ноты, соединенные вместе. У каждой ноты своя высота тона — этим «до» и отличается от «ре», и «ре» — от «ми». И совершенно не важно — поет песню бас или тоненький тенор, рычит этот бас так, что дребезжат стекла, или напевает песню вполголоса — нота остается той же нотой, у нее одна и та же высота. Иначе мелодия зазвучит фальшиво.
У японского слова тоже своя мелодия, и ее можно изобразить нотными знаками. А еще нагляднее можно показать ее на рисунке. Я взял три слова: ау — «встречать», ака — «красный» и кикаи — «машина».
Ученого, который первым открыл, что у каждого японского слова есть мелодия, звали Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938). Он был учеником Бодуэна де Куртенэ. Поливанов знал несколько десятков языков — более того, свободно говорил на них! Его биография настолько увлекательна, что хочется написать о ней приключенческий роман… Сразу после Октябрьской революции он расшифровал и опубликовал в «Правде» и «Известиях» тайные договоры царского правительства. Затем заведовал всеми странами Востока в Наркомате иностранных дел. Затем вел партийную работу среди китайцев, живущих в Петрограде, был редактором первой китайской коммунистической газеты, организатором китайских добровольцев, сражавшихся на полях гражданской войны. В 1920 году он уехал в Ташкент. Через 6 лет вернулся в Москву и возглавил лингвистическую науку страны. Прошло 3 года — и тут-то стало ясно, что среди качеств, унаследованных Поливановым от его учителя Бодуэна, на первом месте была принципиальность. Дело в том, что к концу 20-х годов стало распространяться так называемое «новое учение о языке» академика Николая Яковлевича Марра, который попытался ввести марксистские положения в языкознание, но сделал это прямолинейно, вульгарно, без глубокого понимания сущности марксизма. К сожалению, «учение» Марра официально было объявлено единственно подлинной марксистской наукой о языке. Многие лингвисты, конечно, понимали, что это не так, но не рисковали в 30-е годы открыто выступать против. И только Поливанов ринулся в бой и публично сказал все, что думал,
Но вернемся к музыкальному ударению.
А почему бы, собственно, не использовать тот же принцип — музыкальный — и для других целей, например чтобы противопоставить один звук другому?
Согласный, конечно, не может иметь собственного тона. Потому он и согласный, что произносится с шумом, а шум — это смесь звуков разной высоты. А вот гласный… Тем более, что разных способов произносить гласные не так уж много: в русском языке их, как известно, всего-навсего шесть. Поэтому очень легко вообразить себе такой язык, где у каждого гласного есть свой тон, своя высота, отличающая его от других гласных.
Есть ученые, которые считают, что так было когда-то во всех языках и только потом многие из них потеряли свою «музыкальность». Но очень, очень многие ее сохранили: китайский, вьетнамский, многие другие языки соседних стран Юго-Восточной Азии, большая часть языков Африки, индейские языки Центральной Америки…
В таких языках (они называются тональными) у каждого гласного есть свой музыкальный тон. Если заменить его на другой, изменится смысл слова или целого предложения. Например, индейцы миштек рассказывают историю о том, как один испанец, плохо говоривший по-миштекски, послал индейцев принести для праздника пальмовых ветвей. А они пошли в горы, поймали там лисицу и принесли: «пальмовые ветви» и «гора, где водятся лисы» отличаются в этом языке только тонами, в остальном все звуки одинаковые. Такой же рассказ есть у готтентотов. Европейский миссионер произносил слово «Бог-Отец» с высоким тоном вместо низкого, и у него получался «Бог-козел», что, естественно, вызывало у слушателей веселое настроение…
Музыкальный тон может отличать не только разные слова, но и разные грамматические формы. В африканском языке луба тоном различаются лица глагола (ты или он). В языке га, тоже в Африке, — утверждение и отрицание (я делаю — я не делаю). В языке яунде — времена (я вижу — я видел).
Когда язык музыкальный, это вызывает свои сложности. Например, как петь на этом языке?! Обычно мелодии песен следуют в таких случаях за речевой мелодией (в китайском языке, у североамериканских индейцев навахо, у известных нам готтентотов нама и у яунде).
Но есть у тональных языков и свои достоинства. Можно «разговаривать» одними тонами! Конечно, понять такой «разговор» трудновато. Но если можно примерно догадаться, о чем идет речь, достаточно тонов. Индейцы, говорящие на мазатекском языке, живут в узкой долине и поднимаются работать на склоны гор, окаймляющих эту долину. На таком расстоянии — через долину — особенно не побеседуешь, даже если кричать. Но свист можно услышать. И вот ма- затеки насвистывают то, что хотели бы сказать. Например: «Откуда ты идешь?» — «Я иду из Хваиутла».
Еще одно достоинство тональных языков: стихи на этих языках никак нельзя читать «без выражения», монотонно. Однажды студент-вьетнамец пригласил меня к себе в гости, угощал вьетнамскими кушаньями и заводил вьетнамские пластинки. Послушав одну из них, я воскликнул: «Какая мелодичная песня!» Мой вьетнамский друг смутился (ему было неловко за меня!) и сказал: «Это не песня, это стихи…»
А теперь вернемся к русскому языку. Если вы были внимательны, то заметили: я немного покривил душой. Ведь нам важно не только понять, сколько слов — одно, два, три, нам важно, где кончается одно и начинается другое. Значит, мало, чтобы в слове было ударение. Должен быть и какой-то еще способ отметить границу слова.