Путешествие по Святой Земле в 1835 году
Шрифт:
Сам Муравьев, все более осознавая значительность такого успеха, не только для себя как современного автора, но и для будущих путей развития отечественной словесности, торопится «закрепить» свое произведение в определенной литературной и культурной традиции. Так в третьем издании «Путешествия» в качестве вступительной статьи появляется обстоятельный «Обзор русских путешествий в Святую Землю». Он включает рассмотрение полутора десятков памятников русской паломнической литературы (XII–XIX вв.), от «Хождения» игумена Даниила до «Русских поклонников» Д. В. Дашкова. Кстати сказать, первым, кто опубликовал «Хождение» игумена Даниила, был, судя по всему, Н. М. Карамзин. В примечаниях к т. II, главе VI «Истории Государства Российского» он его отчасти пересказал, отчасти привел обширные выдержки: о короле «Балдвине», о чуде сошествия Св. Огня в Великую субботу и др. Древнерусские хождения Муравьев также цитирует и пересказывает либо по немногочисленным в то время публикациям, либо по рукописям. Это, так сказать, православная опора «Путешествия».
Но как бы то ни было, правда состоит в том, что «Путешествие» действительно «есть одна из тех книг, которые делают переворот в литературе и начинают собою ее новую, живую эпоху». Муравьев на склоне лет, уже будучи автором огромного количества книг «церковного содержания», так определил свои творческие заслуги: «Я, можно сказать, создал церковную литературу нашу, потому что первый облек в доступные для светских людей формы все самые щекотливые предметы богословские…» Или, по более емкой характеристике А. С. Стурдзы, призвание Муравьева заключалось в том, «чтобы сблизить и сроднить на Руси изящную словесность с духовною» [220] . Но, оставляя в стороне споры, что принесло русской литературе и православной церкви муравьевское «церковно-беллетристическое» (Н. А. Хохлова) направление, вспомним о трагических неудачах на, казалось бы, том же самом пути, постигшие писателей, гораздо более значительных, чем автор «Путешествия ко Святым местам», например, Гоголя с его «Выбранными местами из переписки с друзьями».
220
Стурдза А. С. Беседа любителей русского слова и Арзамас в царствование Александра I. И мои воспоминания / / Арзамас. Сб. В 2 кн. Кн. 1. М., 1994. С. 58.
Между «путешествиями» трех русских поклонников или паломников первой половины XIX в. много общего. Это, естественно, объясняется тем, что все трое были современниками, принадлежали, в сущности, одной эпохе (при всей разнице в возрасте), были европейски образованными людьми, знавшими немало языков и читавшими одни и те же книги. К тому же наши путешественники нередко ссылались в своих произведениях на одних и тех же популярных в их время авторов (например, того же Шатобриана). Были они и сами в большей или меньшей степени писателями и государственными деятелями, оставившими свой след в истории России и русской литературы.
Но, конечно же, главным объединяющим началом их «путешествий» являлось еще и то, что все трое побывали в одном и том же уголке земли, называемом Святая Земля, с общей разницей всего в пятнадцать лет. В это время русская литература пытается восстановить связь времен, вернуть утраченные маршруты: основная дорога русских путешественников, начиная с петровского времени, как известно, пролегала на Запад. Литература не могла не последовать за ними и «Письма русского путешественника» Карамзина с блеском закрепили в ней это направление в полном объеме (хотя, конечно, и Карамзин опирался на достаточно развитую литературную традицию, начиная с «Хождения на Ферраро-Флорентийский Собор»). Европа становится для России по позднейшей стихотворной формуле А. С. Хомякова «страной святых чудес»: сюда едут поклониться достижениям культуры и цивилизации, встретиться с знаменитыми писателями, учеными, политическими и общественными деятелями.
Но и Карамзин, в конце концов, обратился к отечественной истории, а Пушкин, оценивая его заслуги, совсем неслучайно прибегнул к «географической» параллели: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом». И хотя традиция описания паломничеств на Святую Землю не прерывалась в России не в петровское время, не позже, она все более вытеснялась на периферию литературного процесса. Но постепенно менялось и самосознание русского общества, оно пыталось вновь развернуться во времени и пространстве: споры о роли России в мировом историческом процессе и о будущих путях ее развития («Философические письма» П. Я. Чаадаева и др.) становятся все более актуальными именно в эту эпоху. Наступало время вспомнить (в политике, литературе и т. д.) и о традиционном паломническом маршруте на Ближний Восток. Во всех европейских кабинетах обсуждались слова, сказанные вскоре после восшествия на престол Николаем I чрезвычайному французскому послу графу Э. Сен-При: «Брат мой завещал мне крайне важные дела, и самое важное из всех: восточное дело…» [221] Неслучайно государь подчеркнул преемственность своей восточной политики по отношению к Александру I, по указу которого отправился в 1820 г. на Святую Землю Д. В. Дашков. Неслучайно и сам Николай I оказал заочную (но, впрочем, и финансовую) поддержку А. Н. Муравьеву в его намерении посетить Палестину, а 22 апреля 1830 г. дал аудиенцию другому паломнику, «именовавшемуся прежде пострижения Стефаном», и полностью одобрил его «смиренное желание» «быть в местах освященных» [222] .
221
Татищев
222
«Путешествие во Святый град Иерусалим Патриаршего Иерусалимского монастыря монаха Серапиона, именовавшегося прежде пострижения Стефаном» недавно опубликовано Е. Л. Румановской в «Индрике». См.: Румановская Е. Л. Два путешествия в Иерусалим в 1830–1831 и 1861 гг. М., 2006.
А. С. Норов. 1860-е гг.
Дашков, Муравьев и Норов видели одни и те же горы, пустыни, храмы, порой встречали одних и тех же людей. Так, все трое сталкивались в Иудейских горах c «грозой поклонников», легендарным палестинским разбойником шейхом Абу Гошем и рассказали об этих встречах в своих произведениях (впрочем, Абу Гоша описывали и последующие русские путешественики: К. М. Базили, Н. В. Адлерберг и др.). Муравьев и Норов были приняты знаменитым правителем Египта Мегметом Али, так как маршруты их путешествий частично совпадали: оба по пути в Святую Землю побывали в Египте и т. д.
Но еще в большей степени эти «путешествия» первой половины XIX в. отличаются друг от друга, также как отличались и их авторы. Если Д. В. Дашков представляется нам, в первую очередь, дипломатом и писателем-эрудитом, А. Н. Муравьев (вопреки мнению Пушкина), прежде всего поэтом-романтиком, а уже потом паломником, то А. С. Норов – это ученый паломник, для которого главное – найти на Святой Земле ответы на вопросы, волнующие его как исследователя и православного человека. Характерно в этом смысле, что Дашков, вообще, ни разу не цитирует Священного Писания, Муравьев чаще всего цитирует в собственном «поэтическом» переложении, Норов – только по-церковнославянски.
В предисловии к своему путешествию, рассказав о его маршруте (Вена, Триест, Египет) и об изменениях в нем, вызванных свирепствовавшей тогда в Египте чумой, Норов указал: «Я должен был спуститься по Нилу в Дамьят – единственный город Египта, бывший тогда свободным от чумы». И добавил слова, по сию пору поражающие своей искренностью и сдержанной болью: «Отсюда начинается мое путешествие по Святой Земле, которое я издаю особенно потому, что оно было моею целью и что это утешает мое сердце».
«Бесспорно лучшее описание Святой земли, которое существует в русской литературе», – так оценил «Путешествие на Святую Землю в 1835 году» А. С. Норова В. Н. Хитрово [223] .
Научную цель, которую Норов преследовал в своей книге, он определил уже на ее первых страницах: «География и топография Палестины в сравнительном отношении к тексту Священного Писания, доселе еще мало объяснены очевидцами». Древнерусские паломники, говоря о себе, употребляли, наверное, более выразительное слово: «самовидцы» и уточняли, как игумен Даниил: «Исписах все, еже видех очима своима грешныма». Норов не забыл упомянуть об этих своих предшественниках: «Большое число древних путешественников имели в предмете описание одних святынь». Иначе говоря, русский ученый путешественник очень точно охарактеризовал тот этап развития паломнической литературы, который в современной науке о христианских древностях называют «периодом поклонения, или донаучным периодом, когда стимулом для изучения древностей являлось отношение к ним как к реликвиям» [224] . «Каталог реликвий», «инвентарь достопримечательностей» – эти термины сегодня постоянно употребляются применительно к древнерусским хождениям (К.-Д. Зееман, И. А. Шалина и т. д.).
223
Хитрово В. Н. Египет и Синай. Библиографический указатель русских книг и статей о святых местах Востока, преимущественно палестинских и синайских. СПБ., 1876. С. 46–47.
224
Беляев Л. А. «Религиозная археология» в русской и зарубежной исторической науке / / Православный палестинский сборник. Вып. 100. М., 2003. С. 11.
Сам Норов принадлежал уже к следующему этапу становления церковной археологии, «на знамени которого… – по словам Л. А. Беляева, – могли бы написать одно слово, идентификация». По определению современного историка, свою главную задачу исследователи Святой Земли конца XVIII – первой половины XIX вв. «видят в отождествлении мест событий, описанных в Библии (городов и селений, рек, гор и урочищ) – с реальными местностями Востока». Ученый находит в «этом много общего с тем подходом, который позже приложит Шлиман к поэмам Гомера, – но речь о необходимости подтверждения Библии как исторического источника пока не идет, поскольку принятие Священной истории как достоверной оставалось всеобщим» [225] .
225
Там же.