Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
За этим уже предчувствие трагедии 11 сентября 2001 года! и параллель с моей гипотезой о возможности самоубийства человечества.
После того как Карл ван хет Реве опубликовал книгу Амальрика в Голландии, она получила очень большой резонанс на Западе и была издана на многих языках. Западные социологи встретили книгу с глубоким вниманием и восхищением перед смелостью автора. Опубликовано было много статей об этой работе. Старая же русская эмиграция с примкнувшими к ней новыми эмигрантами подняла свой обычный крик: русофоб, агент КГБ и т. д. В клевете на родину социализма стали обвинять Амальрика и марксистские догматики на Западе, а значительная часть либеральных диссидентов в России и в эмиграции возмутились критикой в адрес интеллигенции, высокомерным, в их понимании, тоном книги, и обвинили автора в авантюризме и эпатаже, имея в виду его
Дату предполагаемого распада СССР Амальрик, как он сам говорил, назвал по интуиции, но совпадение с реальностью вышло поразительное. Разница в несколько лет — в масштабе истории — ничтожная величина. Но еще больше впечатляет спокойная уверенность Амальрика в неизбежности крушения казалось бы незыблемой великой державы: «Я не сомневаюсь, что эта великая восточнославянская империя, созданная германцами, византийцами и монголами, вступила в последние десятилетия своего существования. Как принятие христианства отсрочило гибель Римской империи, но не спасло ее от неизбежного конца, так и марксистская доктрина задержала распад Российской империи — третьего Рима — но не в силах отвратить его» (с. 64).
Сложнее с тезисом о неизбежном захвате Зауралья Китаем. Амальрик выводил эту перспективу из демографических соображений: Китаю грозит перенаселенность, а Сибирь — необычайно пустынна, и население там растет очень медленно. Как и многие, я скептически относился к этому прогнозу Амальрика, но теперь, когда в результате установления в России феодально-капиталистического строя (разрушительного, античеловеческого) население Сибири стало быстро уменьшаться, я изменил свое мнение.
И я боюсь, что с этими и со многими другими предсказаниями Амальрика может случиться то же, что часто случалось с продуманными предсказаниями: они сбывались, но, как правило, много позже, чем предполагали авторы прогнозов. Людям свойственно спешить в таких случаях со сроками, они невольно соизмеряют свои прогнозы с масштабом своей жизни.
Но я предлагаю читателю поставить себя на место Амальрика в 1969 году (когда писалась книга), и если это ему удастся, читатель поймет, какой беспримерной смелостью мысли и верой в свою логику должен был он обладать, делая свои прогнозы.
Между прочим, тезис Амальрика о китайской угрозе позаимствовал потом Солженицын (см. «Письмо к вождям» и т. д.), но, разумеется, без ссылки на автора и с немыслимым идеологическим обоснованием конфликта — как столкновения советского и китайского коммунизма.
А теперь о судьбе Амальрика в эмиграции. Перед выездом Сахаров доверил Амальрику быть одним из его представителей за рубежом. Сначала Амальрик оказался в США, потом перебрался во Францию, в Париж. И вскоре учинил там единоличную демонстрацию: пикетировал дворец президента с требованием, если мне память не изменяет, выступить против политических репрессий советских властей. И тут на него бешено накинулся Максимов со своей командой, обнародовал заявление для прессы, в котором обвинил Амальрика в том, что он, не согласовав с ним своих действий, нанес вред их, Максимова с командой, многолетней работе по установлению контактов с французскими властями.
Я тогда шутил, что Максимов, в отличие от большевиков с их принципом «Кто не с нами, тот — против нас!», исповедует принцип: «Кто не подо мной, тот против нас!» (Я потом продолжил этот фольклор. Для Солженицына: «Кто не со мной, тот против русского народа!». Для «рехтс-радикалов» из старой эмиграции: «Кто не с нами, тот еврей!».)
Между тем конфликт Амальрика с Максимовым начал раскручиваться. Амальрик выступил в западной прессе с критикой «Континента», Максимов дал ему «достойный ответ», заявив, что выступление Амальрика против «Континента» «странным образом» совпало с атакой советской прессы против журнала и его ведущих авторов, что было враньем, так как советская атака на самом деле шла против «Свободы» и ее авторов, среди которых были и ряд авторов «Континента».
Максимов выпустил в бой против Амальрика и своих сателлитов. Отличился Анатолий Гладилин, входивший тогда в максимовскую свиту. Он написал в своей статье, что у
И вскоре подошло время проведения ежегодных «Сахаровских слушаний» — главного события для эмигрантов-правозащитников, на которое обращали внимание и западные массмедиа. Слушания проводились каждый раз в разных странах и городах. В данном случае, в 1980 году, они должны были пройти осенью в Мадриде. Оргкомитет Слушаний составлялся совершенно непонятным образом из числа людей, далеких по духу от Сахарова, — из правых западных политиков и старых эмигрантов, таких, например, как антисемитка графиня Шаховская, — и находился, естественно, под большим влиянием Максимова (который, по существу, не имел никакого отношения к правозащитникам в СССР). И в 1980 году по воле Максимова оргкомитет не включил имя Амальрика в список приглашенных на Слушания. При том, что Амальрик недавно приехал на Запад и ему было что рассказать о положении в СССР. Отвечал он, казалось бы, и всем критериям для вхождения в политэмигрантскую элиту: имел большой диссидентский «партстаж», и отсидки, и «имя», но уж слишком он был ярким и в отличие от большинства диссидентов способен был генерировать идеи. Члены оргкомитета, вероятно, не только побаивались противоречить Максимову, но и сами, наверное, опасались, что Амальрик может учинить какой-нибудь «скандал» на Слушаниях — выступить остро, несогласованно, без почтения к ним, и главное, сможет отвлечь внимание прессы на себя, так как его известность на Западе тогда была весьма велика. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что Амальрик не примыкал ни к одному из эмигрантских кланов, был независимым «котом, который ходит сам по себе».
Как бы там ни было, Амальрика «стащили с трибуны» (вспомним первую пресс-конференцию правозащитников-эмигрантов в Риме!), точнее, не пропустили на трибуну.
Однако он был не из тех, кого это могло бы смутить и остановить. Он принял решение поехать в Испанию без визы. Визы он не имел, так как не состоял в списке приглашенных, а для приобретения туристской визы у него уже не оставалось времени. (Тогда во многие страны, в том числе и в Испанию, туристских виз надо было ждать очень долго — неделями.) Амальрик решил попытаться пересечь границу по какой-нибудь проселочной дороге, на которой нет пограничного поста, и в Мадриде на Слушаниях добиться слова, а в случае неудачи — провести свою пресс-конференцию. Амальрик хотел в глазах западной общественности дезавуировать Максимова как представителя советских диссидентов, которых он всячески позорил своими выступлениями и поведением, хотел говорить о том, что Максимов отталкивает западные демократические круги от помощи диссидентам-правозащитникам в России. Амальрик был человеком долга, считал необходимым всячески помогать находящимся в России диссидентам. При его известности на Западе он способен был нанести серьезный удар по имиджу Максимова.
Незадолго до начала «Сахаровских слушаний» в Марселе состоялась конференция о рабочем движении в СССР, организованная французскими советологами левой ориентации. На нее Амальрик был приглашен, как и я. И там мы с ним в последний раз встретились. Амальрик приехал в Марсель со своей женой Гюзель на недавно купленной машине с недавно полученными водительскими правами. И из Марселя после окончания конференции он планировал выехать в Испанию.
Машину он приобрел на гонорары, весьма немалые, за публикацию книги «Просуществует ли Советский Союз...», изданной во многих странах мира. Отмечу тут, что у Амальрика во внешности и в поведении не было никаких черт, характерных для людей, много времени проведших в тюрьмах и лагерях. Амальрик выглядел как молодой западный университетский ученый, доцент или аспирант.
Вечер после окончания конференции мы провели с Амальриком и Гюзель, что называется, за бутылкой вина! Говорили мы о многом, в том числе и о положении в русской эмиграции. Амальрика очень впечатлил мой рассказ — для сравнения — о чехословацкой эмиграции. Он попросил меня свести его с кем-нибудь из чехословаков, и я ему это обещал сделать при первой же возможности. Амальрик выдвинул также идею, которая и у меня брезжила, создания объединенного российско-чехословацкого демократического журнала — в противовес «Континенту» и периодике НТС. Я пригласил Амальрика в гости, в Мюнхен (заодно и на РС), чтобы там и с эмигрантами из ЧССР встретиться.