Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
В Москве, как я уже говорил, отца мобилизовали в армию, в 56-й расквартированный в Москве полк. Сначала отца зачислили в шестую роту полка, но потом из-за малого роста (роты формировались с учетом роста солдат) перевели в девятую роту, что впоследствии спасло его от смерти.
Отец с головой погружается в бурную предреволюционную жизнь. Недолго поколебавшись, он вступает в партию большевиков, которая представилась ему среди всех левых партий наиболее достойной доверия, наиболее революционной.
Вскоре большевистская ячейка полка выдвигает отца кандидатом в депутаты в Московский совет, и на выборах он побеждает кандидатов от
В то же время отец успевает закончить «Солдатский университет» при Моссовете. У меня сохранилась фотография выпускников этого университета, солдат и младших офицеров, вместе с их штатскими преподавателями. И вновь — какие лица, какие люди!
Тяга к знаниям, к информации, рассказывал отец, была удивительной. За газетами, брошюрами выстраивались огромные очереди. В свободное время читали почти все. Даже ночами!
Незадолго до Октябрьского восстания отец по поручению солдат-большевиков пишет свою первую листовку-резолюцию. Она занимает всего одну страничку. В начале ее стоят требования, характерные своею наивной глобальностью:
«Мы, солдаты 56-го пехотного полка требуем:
1) Немедленной ликвидации войны ...
4) Передачи всей власти Советам Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов,
5) Скорейшего созыва Учредительного собрания».
А вторая половина пронизана революционным пафосом:
«Пролетарии! Рабочие и крестьяне в солдатских шинелях всех стран и национальностей! С начала войны всю вашу силу, отвагу и жизнь вы отдали на службу господствующим классам. Тяжесть и безумие войны, позорящей род человеческий, открыли вам глаза на действительность. Теперь вы должны начать борьбу за свое собственное дело, за священную цель социализма, за любовь и братство трудящихся народов, за освобождение подавленных и порабощенных народов путем непримиримой пролетарской борьбы. Рабочие и работницы! Матери и отцы! Вдовы и сестры! Раненые и искалеченные! Ко всем вам, кто страдает от войны и через войну, ко всем вам взываем! Через границы, через дымящиеся поля, через разрушенные города и деревни! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
И вот наступил октябрь 17-го. Канун восстания. Снова из автобиографии отца:
«Никогда не забыть мне последней ночи перед восстанием! По улицам, торопливо шагая, движутся в разных направлениях части юнкеров и солдат, скрытно друг от друга занимая позиции. И в напряженной, подозрительной тишине, придавившей город, шаги их подкованных сапог разносятся гулко. В окнах нигде нет света.... Город замер в ожидании...
Я остро ощущал в тот момент, как надвигается огромное, мировое событие и что судьба его лежит в моих руках, буквально на спусковом крючке моей винтовки.
Еще было все как всегда, еще грань, отделяющая старое, привычное, всегдашнее от неведомого, оставалась... И вдруг (я находился в это время на Скобелевской площади, ныне Советской) ночную тишину разорвал залп. Он раздался там, где была Красная площадь.
«Началось!» — сказал кто-то рядом со мной, и лица у людей стали удивительно серьезными. Как потом узналось, рота солдат Двинского полка на Красной площади была задержана цепью юнкеров. Солдатам приказали сдать оружие. Двинцы дали залп и бросились в штыки».
Мерзкое это явление — равнодушное привыкание! Ну, была то ли революция, то ли переворот...
В 1991 году такой смелости, как в Октябрьскую революцию, никто уже не проявил: оставили у власти старое начальство, партийно-хозяйственную и силовую номенклатуру — «подлецов и насильников по природе своей», как в «Завещании» характеризовал Ленин их предшественников. Без них не решились жить. Новый руководящий класс на 80% сформировался из старого. Почему люди за Ельцина горой стояли? Из-за его тогдашнего демагогического популизма? Только отчасти. Главное, уверен, он очень многим напоминал привычных начальников, один голос чего стоил! А в 17-м: если на господина похож — долой!
В очерке «Октябрь в Москве» отец вспоминает: «Дело осложняется тем, что у нас не хватает командиров. Офицеров — считанные единицы, это преимущественно прапорщики, солдаты выбирают командиров из своей среды...
Дисциплина в это время проявлялась своеобразно. Рядовой солдат, шагая за спиной своего товарища, тоже рядового, распекает его:
— Тебя выбрали командиром, а ты черт знает где шатаешься!
Солдат-командир смущенно оправдывается».
...Отцу задело пулей ногу. Он спускается в подвал здания Моссовета, где медицинская сестра перевязывает ему рану. «Эта сестра сама, добровольно явилась в помещение штаба со своими бинтами и йодом и в закутке подвала организовала перевязочный пункт... Так же появился откуда-то пожарный со свернутым шлангом на спине, которого никто не звал. И когда начался от артобстрела пожар, погасил его, лишившись при этом глаза.... Пришел неизвестно откуда молодой скромный пулеметчик со своим пулеметом и умело нашел ему место. Кто-то самостоятельно организовал походную кухню, кто-то раздобыл винтовки, патроны, кто-то раздавал их».
И ведь как пришли, так могли и уйти! «Каждый мог уйти от событий в любой момент (были и такие)...» — вспоминал отец.
И надо иметь в виду еще одно очень важное обстоятельство: никто ведь не знал, чем кончится дело! Никто. От Ленина до последнего красногвардейца.
— Это сейчас, — говорил отец, — кажется, что революция не могла кончиться иначе, как победой, а когда мы ее начинали, то перспектива парижских коммунаров или пугачевских казаков стояла перед нами едва ли не более весомо, чем возможность победы!