Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
Конгресс под Ахбергом длился больше недели, и каждый вечер какая-либо национальная группа проводила «парти», на которые приглашались все желающие. Хозяева развлекали своих гостей (и себя заодно) тем, что пели свои песни и танцевали свои танцы. Голландцы играли на скрипках, французы — на своих милых гармошках. Но чехословацкая вечеринка, как я уже отмечал, была самой веселой. Все их знаменитости, включая Шика, «прикалывались», как пьяные студенты. Свои песни они чередовали с советскими, изменяя их текст в сатирическом ключе вплоть до употребления русской «ненормативной лексики». Со стыдом должен признаться: эти песни они знали лучше меня! Видимо, советские песни, как и русский язык, были включены в систему их школьного образования.
Среди чехов была и одна профессиональная
В целом дни, проведенные на конгрессе, были, наверное, одними из самых счастливых в моей жизни. Только ради этого, как я шутил, стоило эмигрировать.
После конгресса советская пресса не удержалась от комментариев. «По поводу монстров Боденского озера» — так называлась заметка в «Правде» от 17 августа 1973 года. Монстрами «Правда» именовала деятелей Пражской весны.
«С самого дна международной политики, — писал автор заметки, — всплыли на поверхность те, о ком все давно уже, казалось, позабыли... Участники этого собрания проводили время, вздыхая о «Пражской весне 1968 года», как называют реакционеры неудавшуюся попытку свергнуть социалистический строй в ЧССР».
«Литературная газета» 5 сентября 1973 года откликнулась статьей «Странствующие рыцари третьего пути».
«В прессе сообщалось о том, — писала «ЛГ», — что «сторонники третьего пути» — они же «деятели Пражской весны 1968 года», собрались в Ахберге в канун пятилетней годовщины своего поражения. Что ж, Шик, Пеликан и иже с ними вольны справлять годовщину собственной политической смерти. Но оказалось, что они попытались сделать в Ахберге и своего рода «заявку на будущее»... В своем программном докладе ренегат Ота Шик вещал, что «национализация средств производства не может быть основой социалистической экономики»».
В заключение «ЛГ», конечно, не преминула написать, что «организация контрреволюционеров из Чехословакии... создана по хорошо знакомым рецептам, к которым ЦРУ и НАТО прибегали не раз в ходе «холодной войны»».
После окончания конгресса я приехал в Мюнхен, на «Свободу» — для так называемого «интервью». Попал я на станцию в переломное для нее время. До 1971 года, до начала детанта (разрядки напряженности в отношениях между СССР и Западом) «Свобода» финансировалась через ЦРУ, и редакторами на станции работали в основном члены Народно-трудового союза (НТС), самой активной политической группировки старой эмиграции с очень радикальной антисоветской риторикой, в которой нередко проскальзывали старые, «базовые» фашистские нотки. С началом детанта финансирование «Свободы» было передано Конгрессу США, произошла также смена руководства, и американского, и эмигрантского, в частности, с редакторских постов были удалены члены НТС. Новая линия станции должна была стать более мягкой и объективной. Для проведения этой реформы на пост начальника русской службы «Свободы» был назначен уже известный читателю Джон Лодизин, бывший культурный атташе в Москве. Тогда в Мюнхене я с ним и познакомился. И между прочим, одним из первых его вопросов ко мне был вопрос, не вступил ли я в НТС? «Если вы член НТС, то мы принять вас на работу не сможем!» — пояснил Лодизин. Пользуясь случаем, я расспрашивал Лодизина о прошлом НТС. До последней стадии войны, до зимы 1944 года, рассказывал он, члены НТС сотрудничали с немцами, а когда всем уже стало ясно, что Германия обречена, они стали искать контактов с нами, и некоторые из них были схвачены гестапо. От него я впервые узнал, что почти все окружение генерала Власова состояло из сотрудников НТС, которые руководили его действиями, так как он был слабохарактерным человеком. И они же помогали немцам набирать в лагерях советских военнопленных для армии Власова. В последние годы, предупредил меня Лодизин, в НТС внедрилось значительное
В Мюнхене администрация «Свободы» поместила меня в небольшом, не по-американски чистом и уютном отеле, и я неделю писал «скрипты» (тексты передач) и начитывал их. Написал я пару передач и о конгрессе «Третий путь». Лодизин остался моей работой очень доволен. И я был на таком подъеме после конгресса в Ахберге, что не замечал тяжелых взглядов, которые кидали на меня сотрудники станции из числа послевоенной эмиграции, которых тогда на станции было еще много.
Состоялась у меня и встреча с представителем ЦРУ на «Свободе». Ко времени моего приезда на станции осталась лишь группа наблюдателей от «Ленгли» из трех человек. Сотрудник, с которым я беседовал, Давид Анин, оказался известным на Западе историком, автором интересной и объективной книги о событиях 17-го года «Революция глазами ее вождей». Такие вот кадры были в ЦРУ! В годы революции Анин жил в России и был меньшевиком. Беседовали мы о положении в СССР и о моих политических взглядах. В дальнейшем мы пребывали с ним в дружеских отношениях.
Здесь я хочу наперед сказать для российских «левых» (без кавычек я не могу называть левыми большинство людей в России, считающих себя таковыми), что только очень неумные или нечестные люди могут равнять органы безопасности демократических стран, находящихся там под контролем парламентов, прессы и судебной власти, с органами «опасности» тоталитарных и авторитарных стран, вроде КГБ или гестапо. Да, мне, естественно, многое не нравится в действиях ЦРУ. Например и то, что ЦРУ до детанта поддерживало НТС. Но отличие ЦРУ от КГБ примерно такое же, как отличие демократического режима от тоталитарного.
В Мюнхене состоялась у меня еще одна весьма примечательная встреча — с новым эмигрантом Игорем Голом-штоком, крупным искусствоведом, специалистом по Пикассо, диссидентом, близким другом Андрея Синявского и его супруги Марии Розановой. Он устроился жить в Лондоне и в одно время со мной был приглашен на «Свободу», чтобы написать серию скриптов о художниках-нонконформистах в СССР. В ходе беседы скоро выяснилось, что наши взгляды на положение в России очень во многом круто расходятся. Но потрясло меня его высказывание, что случись в России революция, он «возьмет автомат и пойдет вместе с КГБ стрелять в народ, потому народ везде, всегда и всюду враг культуры!». Я буквально онемел, услышав такой текст от либерального диссидента. И, кажется, даже ничего ему не возразил — не нашелся.
Волны кошмарного бреда накатывались на меня при соприкосновении с российской политэмиграцией, но я упорно не хотел осознавать того, что это означает и что ждет меня впереди. Ведь поступая на «Свободу», я надолго связывал себя с этой эмиграцией.
В конце моего пребывания на «Свободе» со мной официально было подписано соглашение о зачислении в штат радиостанции. (Сначала в Нью-Йорке, а после получения американских документов — в Мюнхене.) С копией этого соглашения и солидной суммой денег — гонорарами за сделанные мною передачи — я возвратился в Рим.
1 июня 1973 года в Риме родилась дочь, которую я в честь моей мамы настоял назвать Женей. Как я уже рассказывал, когда я узнал, что у нас в Италии должен родиться ребенок, меня охватила «легкая» паника, но когда, придя в роддом, я увидел маленькую куколку дочери, сердце у меня враз перевернулось, и его заполнила нежность к этой куколке и страх за ее судьбу. Родилась дочка семимесячной, сказались, видимо, волнения последнего года жизни, прессинг КГБ, перелет… Мы с женой купили специальную плетеную корзину с двумя ручками, клали туда дочь, и держа каждый за одну ручку, ходили так по делам и позже начали даже ездить с ней к морю, купаться. Помню, мы положили корзину со спящей дочерью под тент и пошли плавать. Возвращаюсь я к корзине и вижу, что тонкий пляжный песок запорошил личико сладко спящей дочери, даже облепил реснички. Легкий ветер незаметно мел песок по пляжу. Я испугался, стал скорее сдувать песок с лица дочери. И вновь сердце сжал страх за ее судьбу...