Путешествие в Элевсин
Шрифт:
– Подобные вопросы выше моего разумения, господин, – сказал я. – Ты закалил свой ум, споря с лучшими философами и схоластами Рима. Я же просто гладиатор…
– Ты еще жрец, – ответил Порфирий. – И весьма умен.
– Да, господин. Но в вавилонской традиции жрец не размышляет о боге. Он ему служит.
– Это прекрасно, – кивнул Порфирий. – Еще что-нибудь приходит в голову?
– Ты чтишь оракул, – сказал я, – поэтому я не решаюсь делиться с тобой своими наблюдениями.
– Не бойся, говори.
– Голос, давший мне
– Ах, вот ты о чем… Да это вообще не пифия, Маркус. Просто воронье пугало в кресле. Если бы там сидела живая женщина, она бы давно задохнулась. Голос, который мы слышим, приходит по специальной глиняной трубе из-за стены. У них есть список нарочито туманных советов, и жрица зачитывает их по очереди.
Я засмеялся.
– Ты знаешь про это и все равно относишься к гаданию серьезно?
– Конечно, Маркус.
– Но если жрица читает заготовленные ответы, где здесь действие бога?
– Оно в том, Маркус, что тебе было сказано то, что сказано. Если жрица поленилась перевернуть страницу своего списка или просто забыла, какой ответ дала последним и прочла его дважды, это тоже рок… Действие Бога даже в том, что ты решился обратиться к оракулу. Разве может быть, что Бог есть во всем, а в ответе оракула его вдруг нет?
Я не стал на это возражать, и остаток спуска мы проделали в молчании.
На дороге нас ждал привязанный к дереву мул с поклажей. Видимо, слуги Порфирия стерегли его, прячась где-то рядом – и удалились, увидев, что мы возвращаемся.
Мы пошли по пыльной дороге вдоль горного склона, изредка сходя на обочину, чтобы пропустить повозку или группу всадников.
День был светел и юн – будто не полыхали прежде ни Акциум, ни Троя. И Порфирий тоже казался веселым и простодушным, словно не было до него ни Тиберия, ни Макрина. Он радовался красотам природы, отпускал глуповатые шутки и то и дело принимался распевать греческие песенки. Было удивительно, сколько он их помнит.
Вскоре он обратился ко мне.
– Готовясь к паломничеству, я велел составить карту нашего маршрута и нанести на нее божественные и иные достопримечательности, которые встретятся нам на дороге. Видишь ту деревню?
Он указал на белые хижины на краю живописного леса.
– Да, господин.
– Там живет философ Птолемей из Александрии. У него своя философская школа, и он, говорят, учит тайному египетскому знанию. Давай навестим его и заодно перекусим.
Мы направились к деревне.
В ней было что-то подозрительное – она казалась слишком чистой. Она вообще не походила на поселение крестьян – скорее вспоминались домики, где живут счастливые рабы, ухаживающие за виллой богатого миста.
Местные, попавшиеся нам на улице, не походили ни на землепашцев, ни на рабов. Это были бородатые мужи в чистых белых хитонах. У одного в бисерной
Мы к этому времени уже притомились. Становилось жарко. Когда дорога обогнула длинный пологий холм и нам открылась тенистая роща с ручьем, Порфирий сказал:
– Не отдохнуть ли немного, Маркус?
– Отличная мысль, господин. Но здесь, кажется, есть люди…
В роще действительно белело несколько хитонов.
– И что?
– У них может оказаться оружие.
– Не думаю, что нам угрожает опасность, – ответил Порфирий. – Но на крайний случай у тебя с собой меч.
– Да, господин.
Люди в роще и правда не казались опасными. Это были, судя по всему, мисты, занимавшиеся телесными упражнениями.
Порфирий расстелил плащ на берегу ручья и улегся на землю. Мы немного отдохнули, затем омылись в ручье и вернулись на прежнее место, продолжая следить за гимнастами. Я не видел ни у кого из них оружия, но кинжал легко спрятать на теле, так что я сохранял бдительность.
– Где найдешь палестру лучше, чем на траве под древесными кронами? – вопросил Порфирий. – Счастливые, они проводят дни упражняя тело и закаляя его для грядущих невзгод… Поэтому невзгоды обязательно будут – боги не позволят, чтобы столь благородный труд пропал зря. Однако их движения удивляют. Ты видел такое прежде?
– Нет, господин.
Мужчины действительно вели себя странно. Во-первых, они занимались одетыми, что было необычно даже для провинции. Во-вторых, они не упражнялись с утяжелениями и снарядами, как делают в палестре, а неподвижно замирали в диковинных позах. Польза подобного от меня ускользала.
– Я не понимаю, что они делают, – сказал Порфирий. – А ты?
– Гладиаторы так не тренируются, господин.
– Маркус, мне стало интересно. Давай их расспросим. Вон тот плешивый, кажется, и есть Птолемей. Видишь?
Порфирий указал на мужа лет пятидесяти с окладистой бородой и плешью, дававшего наставления молодому гимнасту. Ученик разучивал странную позу – стоя на одном колене и подняв другое, разворачивал торс, выставив в стороны как бы сложенные на невидимом коромысле руки. Поза выглядела неудобной и неловкой, и я не понимал, зачем принимать ее по своей воле.
Но идти к старшему мисту не пришлось. Заметив, что Порфирий указывает на него рукой, он помахал нам сам – и, быстро закончив наставление, зашагал в нашу сторону.
Приблизившись к нам, он поклонился и спросил:
– Следует ли оказать императору подобающие почести, или он путешествует тайно и предпочитает оставаться неузнанным?
Порфирий засмеялся.
– Ты Птолемей Александрийский?
– Да, господин.
– Молва донесла, что ты находчив и ловок в речах. Сейчас я просто паломник на пути в Элевсин. Поэтому называй меня «искателем» и «другом».