Путешествие в молодость, или Время красной морошки
Шрифт:
Как же Андрей подбил утку?
Очевидно, как раз в тот момент, когда она вела выводок к озеру, к воде, чтобы дать птенцам поплавать, понырять в озерной глубине, где отражалось яркое солнце, легкие светлые облака, медленно плывущие по синему высокому небу.
Где же сами птенцы?
Отчаянные, встревоженные крики крачек заглушали все другие звуки. Маленькие, храбрые чайки носились над человеком с ружьем, низко пролетали над его головой, едва не касаясь большой клетчатой кепки, над козырьком которой был смотан
Андрей, похоже, был так растерян, что и не знал, как быть с убитой уткой. Он то приподнимал ее повыше и смотрел, как капает с кончика клюва кровь, то опускал к самой земле, но не разжимал пальцев и не выпускал из другой руки двуствольного дробового ружья.
Вот он заметил на другом берегу Токо, обрадовался и закричал:
— Эй, друг! Хочешь утю? Подарок тебе делаю. Свежая, только что убитая! На, держи!
Сильно размахнувшись, Андрей бросил утку через поток. Но птица еще не застыла, ее крылья широко взметнулись, словно она в последний раз хотела вспорхнуть, подняться в небо, и, не долетев до мальчика, упала в реку. Течение подхватило ее и потащило в опустевшее озеро.
Выругавшись, Андрей поднял голенища подвернутых высоких резиновых сапог и полез в воду, чтобы поймать утку, но не успел, она проплыла мимо, тихо кружась бесформенным сгустком помятых перьев.
Токо оцепенело смотрел на убитую утку, на человека, на всю эту неправдоподобную жуткую картину, и казалось, что ему снится страшный сон, что ничего этого на самом деле не случилось, что утка жива и по-прежнему сидит на гнезде в едва различимом от вездехода следе, среди травы, среди наливающихся, но еще не раскрывшихся ягод морошки, мелкой шикши и голубики, в переплетении низкой тундровой растительности, в которой даже зоркому и пытливому взгляду трудно отыскать птичье жилище.
— Слушай, малыш, — услыхал он голос Кузьмы, — Иди-ка домой, ступай в свою ярангу. Не надо тебе всего этого видеть.
Андрей, не дотянувшись до утки, несколько раз чертыхнулся и выбрался обратно на берег, неприязненно оглядываясь на своего товарища и на Токо, неотрывно наблюдающего за ним.
— А чего тут такого особенного! — вызывающе крикнул он, — Ну, убил утку! Да их тут, может, мильёны летают. Слушай, мальчик, разве вы уток не бьете, не едите утятину? Ну, если не утятину, то оленину едите? Верно? А ведь олень тоже живой, и у него горячая красная кровь!
Токо медленно повернулся и пошел к стойбищу, на этот раз не выбирая дороги, шагая прямо по морошечнику; его провожали истошные незатихающие крики крачек.
Слезы катились из глаз, и, вытирая их рукавом, Токо громко всхлипывал, вздрагивая всем телом. Несмотря на теплый день и яркое солнце, он вдруг почувствовал невесть откуда взявшийся внутри себя холод, перешедший в самый настоящий озноб. Перед глазами все еще стояла картина: Андрей, и утка с капающей из клюва густой
Токо не хотел появляться в таком виде в яранге, и он, присев на качнувшуюся под ним кочку, постарался успокоиться.
Андрей посмотрел на удаляющуюся утку и вернулся к палатке. Кузьмы возле нее не было. Сплюнув с досады, Андрей подошел и заглянул внутрь.
— Ну что? И откуда ты такой выискался — защитник природы? А? Ты знаешь, как называются такие люди, как ты?
— Ну? — сквозь зубы спросил Кузьма.
— Экологи! — процедил Андрей, вложив в это слово все свое презрение.
— Не выражайся, — огрызнулся Кузьма, — Нас сюда послали не ругаться, а работать, устраивать базу, ждать технику, готовить площадки. Экологи, быть может, и вредные люди, но мы — мерио… мелиро…
— Мелиораторы! — подсказал Андрей.
— Вот именно — мелиораторы! — поднял палец Кузьма, — Давай, заходи в палатку, не собирай сюда комаров.
Андрей плотно наложил одну на другую полы палатки, чтобы лишить комаров малейшей возможности пробраться внутрь, и уселся на мягкую моховую подстилку.
— А утка уплыла, — с сожалением произнес он. — Не понимаю: что это ты на меня так взъелся?
— Да не взъелся, вздохнул Кузьма. — Ты бы видел лицо мальчонки! Будто по нему ты шарахнул дробью. Такая на нем была мука.
— Не сектант же, — возразил Андрей. — И он мясо ест.
— Угу, — кивнул Кузьма, — Очень может быть, что обожает оленье мясо.
— И утиное, — добавил Андрей.
— И утиное, — согласился Кузьма. — А все же убивать ее не следовало.
— Ну почему? — с вызовом спросил Андрей. — Я читал, мы, чукчи — народ охотничий.
— Да потому, что утка-то была с выводком, с малыми детишками, — с болью произнес Кузьма, — Понимать надо!
— А-а, вот о чем ты, — усмехнулся Андрей, — Я об этом и не подумал. Но ведь других уток здесь нет. Так подальше еще и гуси линялые ходят. Неужто на попробуешь молодой гусятины вместо завтрака туриста из банки? Если хочешь знать, то настоящий покоритель Севера, беспредельных арктических просторов должен уметь прожить охотой, тем, что может дать ему природа. Ты слыхал когда-нибудь такое имя — Стефансон?
— А кто это?
— Знаменитый полярный исследователь начала века, соперник Амундсена и Нансена! — насмешливо протянул Андрей. — Так вот, этот Стефансон утверждал, что настоящий мужчина в Арктике может прожить тем, что добудет ружьем. Сам доказал это на собственном опыте и написал книгу, которая так и называется «Гостеприимная Арктика».
— Ну, может, летом еще можно, — с оттенком недоверия проговорил Кузьма. — А зимой?
— Зимой можно добывать дикого оленя, куропатку, а в море — тюленей и белого медведя…