Путешествие в молодость, или Время красной морошки

Рытхэу Юрий Сергеевич

— Открытие в том, что термокарстовые озера, то есть озера на вечной мерзлоте, оказались прекрасными, самой природой созданными полями для выращивания травы, — веско заговорил Андрей, — Коров-то на Чукотке становится все больше, а корм для них возить с материка — накладно. Вот и было сделано открытие — сеять траву на осушенных озерах. Опыт уже есть. Осушили озеро Александра, Гагарье…

— Я слышал об этом, — сухо произнес отец. — Тамошние оленеводы рассказывали: озеро Александра было рыбным, оно соединялось протоками с другими озерами, как и Гагарье. И те люди, которые косили сено,

находили на сухом дне озера сгнивших рыб…

— Ну и что? — с усмешкой пожал плечами Андрей, — Не все же время чукчам заниматься оленеводством! Надо переходить на более прогрессивные, передовые методы животноводства.

— А как с оленем? — спросил отец.

— С оленем будет покончено, как с пережитком прошлого, — весело ответил Андрей, чуть отстраняясь от стола, на который мать уже ставила деревянное блюдо с вареным оленьим мясом.

В яранге заведено так, что когда подается еда, за нее принимаются все, кто в это время в жилище, включая женщин и детей. Сваренное по-тундровому мясо ели старинным способом — просто руками, иногда помогая себе охотничьим ножом. Такой нож висел на поясе у Токо, и он вынул его, прежде чем подсесть к столу. Для гостей мать подала столовые ножи и вилки из нержавеющей стали.

Но прежде чем гости и хозяева приступили к трапезе, отец сказал тихо и твердо:

— Ну, этого не будет!

Токо знал: когда отец сердился, голое его становился тише, почти сходил на шепот. Со стороны казалось, что человек говорит спокойно, почти робко.

— Думать можно что угодно, — продолжал с такой же уверенностью Андрей, — а жизнь будет брать свое.

— А что это — свое? — спросил отец, выкладывая на деревянное блюдо кость.

— Прогресс есть прогресс, — облизав с пальцев жир, сказал Андрей. — К примеру, раньше мои родители тоже были оленеводами и жили, как вы, в яранге. Потом укрупнили колхозы, они переселились в большое село. Отец стал строителем, а мать пекарем. Стали жить в деревянном домике, о яранге даже и не вспоминали. Сам я рос сначала в детских яслях, потом в садике, потом в интернате… И все время в культурной обстановке.

— Но ведь кто-то в это время пас оленьи стада, — нормальным голосом произнес отец. Он, видимо, одолел свой гнев.

— Само собой, — согласился Андрей.

— Передовые, значит, строителями работали, а отсталые — в тундре пасли оленей?

— Ну да! — простодушно ответил Андрей, но тут же спохватился, поняв, что несколько перегнул, — Нет, речь не идет конкретно о вас. И среди оленеводов есть передовые люди и даже Герои Социалистического Труда…

— Но в большинстве своем — это отсталые люди?

В голосе отца уже чувствовалась ирония.

— Ну, этого я не говорил, — явно пошел на попятную Андрей.

— А по-моему, ты несешь чушь, — вступил в разговор Кузьма. — Что-то я тебя перестал понимать.

— А что тут особо понимать? — Андрей, похоже, начал сердиться. — Ведь речь о чем идет? О будущем! О будущем нашей земли, тундры. Для чего мы здесь? Чтобы подготовить озеро для осушения. Осушат озеро, посеют траву. Может быть, тут, рядом, построят большую ферму для крупного рогатого скота, для коров… И ты, мальчик, — сказал он, улыбаясь, Токо, — будешь уже не оленеводом,

а скотником, передовым тружеником…

— Я не хочу быть скотником! — угрюмо возразил Токо и искоса посмотрел на отца. В яранге не полагалось вмешиваться в разговор взрослых.

— А кем ты хочешь стать? Небось летчиком или космонавтом? — игриво спросил Андрей.

— Я буду оленеводом, как мой отец! — заявил Токо.

— Ну, пока вырастешь, все может перемениться, — продолжал улыбаться Андрей, — Будут пастись большие коровьи стада…

— А олени? — твердо и настойчиво спросил отец.

— Олени понемногу отомрут…

— А мы?

— Я же сказал — многие из вас станут скотниками или же строителями…

В чукотских селах и в особенности в районных центрах в последние годы образовался особый класс людей, которым не находилось настоящей работы, их использовали на подвозе угля для котельных, грузчиками в магазине, они откапывали занесенные снегом строительные материалы. Их называли строителями, хотя настоящих каменщиков, монтажников, штукатуров, маляров, плотников и столяров привозили издалека, даже из Закавказских теплых республик. Папо это хорошо знал, и ему-то совсем не улыбалась перспектива превратиться в такого «строителя».

Он почему-то был уверен, что Андрей шутит или очень смело фантазирует. Ничего такого на самом деле не будет, и олени останутся на чукотской земле. Как же без оленя? Его не будет, не будет и тундрового человека. Выходит, и он тоже отомрет, вытесненный коровой?

— Я думаю, что олени останутся, — сказал Папо, вроде бы ни к кому не обращаясь.

— Конечно, оленье мясо вкусно, что и говорить, — отдуваясь и легонько срыгивая, произнес Андрей. — Но ведь и говядина не хуже…

— В олене мы видим но только мясо, — мягко возразил Папо.

— Ну, конечно, — согласно кивнул Андрей, примериваясь к очередному лакомому куску. Токо заметил, что гость отлично разбирался в оленьем мясе и брал всегда самые лучшие кусочки, — В дело идет и шкура, и камусы, и даже рога.

— Нет, не так, — сказал отец, — Олень для нас больше чем шкура, мясо и камусы… Олень для нас — это ЖИЗНЬ.

— Все это — лирика и философия! — отмахнулся Андреи, — Собаку ведь тоже называют другом человека, а что с ней стало? Вот я был и Анадыре. Все более или менее видные люди ходят в собачьих шапках. А ни одной настоящей лайки на улице столицы Чукотки нет! Ни одной! Зато полным-полно всяких маленьких шавок, грязных, злобных, черт знает откуда взявшихся… Разве так обращаются с другом?

— Олень — это другое дело, — сказал Папо. — Он больше, чем друг и брат.

— А кто же? — спросил Андрей.

— Олень — это как я сам, — с неожиданной серьезностью и убежденностью произнес Папо. — Уничтожить оленя в тундре — это значит уничтожить меня.

— Да никто не собирается уничтожать оленей, — поспешно уточнил Андрей, — Сам и по себе условия будут такие, что придется отказаться от отжившего способа скотоводства.

— Условия создают люди, — напомнил Папо.

— Товарищи! — вмешался в разговор Кузьма. — По моему разумению, наша беседа принимает нежелательный оборот. Мы пришли в гости, и надо вести себя по крайней мере вежливо.