Путешествие в одиночестве

Афанасиадис Тасос

– Утром я приколю герань к твоей петлице, Иоанн, – сказал Александр. – Не удивляйся, что герань так свежа. Я получил ее от одного норвежца. Мы поливаем ее телячьим бульоном, и она весь год пребывает в цвету…

– Хорошо, что ты принес ее, – сказала графиня. – Не выношу запаха новых сигар, которые курит ваш отец…

Отвечать у графа не было возможности: он наслаждался астраханской икрой. Однако вскоре он оставил свое лакомство, посмотрел на Иоанна и сказал:

– Наполеон, дорогой мой, преподал мне урок суетности человеческих устремлений… – И, помолчав немного, добавил: – Сегодня

ты выглядишь немного не в духе…

Тот обвел всех присутствующих беглым взглядом и, сделав оживленный жест, возразил:

– Вовсе нет… Всегда, при смене обстановки…

– Кушай вволю и радуйся! Для сверхштатного секретаря посольства в Вене это ведь немало… – снова сказал хозяин, искоса глянув на дочь, которая молча жевала рыбу.

– И я говорил ему то же самое. Вчера это было основным вопросом обсуждений в Министерстве, – сказал Александр, мелкими глотками попивая воду. – В Секретариате до сих пор не могут забыть дерзкий тон его меморандума о ходе военных действий в Италии. Кроме того, если он покинул в Вене привлекательное общество…

Иоанн не дал ему завершить фразу:

– У сверхштатного забот больше, чем у штатного. В Вене я не успел познакомиться ни с кем, за исключением одной ненавидящей греков княгини…

– Готова поспорить, что это была княгиня Чернина… – прервала его Роксана.

– Она самая, – не выказав ни малейшего удивления, ответил Иоанн. – Кроме того, я научился думать по-гречески, а выражать свои мысли по-русски…

Роксана снова ласково прервала его, обратившись к отцу:

– Знаешь, батюшка, вчера, прощаясь с императрицей, Иоанн сделал ей подарок, вызвавший восхищение у Ее Величества, – издание «Эзопа» Кораиса в золотом переплете.

Старый граф прикинулся удивленным:

– Ну и ну! Чего же ты молчала столько времени, барышня…

Он посмотрел на них, словно не находя слов, а затем сказал полушутя полусерьезно, подняв указательный палец и глядя на жену:

– Все женщины, будь то императрицы, фрейлины или простые мещанки, нуждаются, подобно книгам, в одной вещи – и тех и других следует окружать заботой, чтобы они не испортились…

– Вы имеете в виду, батюшка, что женщинам нужен переплет, как книгам? – сделав оживленный жест, спросила Роксана.

Все засмеялись. Старый граф посмотрел на Иоанна:

– От женщин, сынок, не следует ожидать большего, чем они могут дать! Если они дают больше, следует испытать отвращение и уйти. Если они дают меньше, следует испытать беспокойство и опять-таки уйти…

– В таком случае, мы пребывали бы в непрестанном бегстве, батюшка, – заметил Александр.

– Существует, однако, и нечто среднее, мой дорогой, – тут же возразил отец. – Когда-то, во время бегства, я познакомился с вашей матерью, и она оказалась столь легкой, что непрестанно удерживала меня на поверхности…

Заключение понравилось всем, даже графине, которая не преминула заметить:

– Прекрасный софизм для законоведа.

Иоанн повернулся к своей подруге и посмотрел на нее. Ее зеленые влажные глаза превозмогали выдержку собеседника. Ей были присущи особая медлительность движений и жесткость в произношении «р». На ее маленьком, пшеничного цвета личике просто не

оставалось места для притворства.

Мужчины прошли в салон, окна которого выходили в сад. Женщины оставили их одних.

В тот вечер Иоанн не был особенно расположен к беседе. Он остановился у окна, повернувшись в профиль. Устроившись на небольшом удобном диване, граф попивал чай. Болтали о погоде и о политическом бездействии в Европе. Вспоминали также о кокетстве Марии-Луизы. Старый Стурдза, комментировавший в последнее время издание рукописи Каллимаха, воспользовался возможностью поговорить с Иоанном об этом единственном своем занятии:

– Это, сынок, редчайший труд ученейшего фанариота 1 . Фон Лингенталь признает его превосходным. Слышишь? Сам фон Лингенталь…

Опершись локтями о столик, Александр листал «Фигаро». Прервав это занятие, он серьезно заметил:

– Что ни говори, но превыше всего – самоуправство, батюшка. Его рукописями не прошибешь. Здесь нужна сильная рука…

Старик сложил руки на груди, глянул на Иоанна, который наблюдал за ними, подумал было, что отвечать не следует, но, в конце концов, сказал:

1

Фанариоты (от квартала Фанар в Константинополе) – греческая торгово-денежная аристократия, пользовавшая со второй половины XVII века большим политическим влиянием в Османской империи и сыгравшая значительную роль в греческом Просвещении.

– То, о чем ты говоришь, совсем не ново, сынок.

Однако юноша не остался равнодушным. Он тоже глянул на гостя и сказал:

– Завидую Иоанну. Там, в придунайских княжествах у него будет возможность неоднократно наносить удары по самоуправству, которое здесь утвердилось официально…

Старый граф еще раз заявил о своей позиции:

– Иоанн, сынок, Молдавия – это театральная ложа, из которой уже без лорнета можно смотреть трагедию нашей родины…

Иоанн посмотрел на свои длинные тонкие пальцы с изящными ногтями.

– И трагедии этой суждено разразиться… – ответил он тихо, придавая своим словам особое значение. – Думаю, что Наполеон, кроме тех ролей, которые замечают за ним другие, играет и еще одну, особенно характерную для нас: он стоит на авансцене и восклицает толпе зрителей: «Incipit tragoedia».

Он слегка наморщил лоб, устремил мечтательный взгляд в пустоту окна и добавил:

– Злые языки утверждают, что Корсиканец решил попробовать нашей сладостной осени…

Граф, встрепенувшись на своем диване, поднялся:

– Что еще за дерзость? Если попробует, то найдет себе могилу на российских просторах…

Александр стал у окна, рядом с Иоанном.

По мере приближения ночи благоуханное дыхание сада становилось все обворожительнее. Искупавшиеся в осеннем дожде растения словно переживали запоздалую молодость. Старый граф ступал по тонкому персидскому ковру с изображением победителя при Гавгамелах, опустив голову. Наконец, он подошел к столику, выпил одним духом остатки чая, и попробовал было сменить тему разговора: