Путешествие в Тянь-Шань

Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович

Бурамбай, султан и верховный манап дикокаменных киргизов племени бугу. 1856 г. Рисунок художника П.Кошарова

7 июня с раннего утра мы снялись со своего ночлега на Тиек-тазе и направились ближайшим путем в богинские кочевья на реке Малой Кар-каре. Старый, почти 80-летний патриарх богинского племени встретил меня необыкновенно приветливо в ауле своего двоюродного брата, отличавшегося неимоверной тучностью. Радость Бурамбая по поводу прибытия русской помощи объяснялась совершенно критическим его положением, так как вся состоявшая в его владении восточная половина бассейна озера Иссык-Куль была уже для него фактически потеряна. Он очистил ее как по северному, так и по южному прибрежью

озера (по Кунгею и Терскею) со времени своего поражения осенью 1854 года и ушел на зимовку за горный перевал Санташ, оставив только несколько аулов в долинах рек Тюп и Джаргалан – восточных притоков озера. На эти-то аулы сарыбагиши направляли неустанно свои баранты, и в один из таких набегов им удалось, в то время, когда Бурамбай находился со своим войском на Терскее, обойти его с Кунгея и отсюда дойти до его аулов на реке Тюпе, разгромить их совершенно, захватив в плен часть его семейства, а именно одну из его жен и жен трех его сыновей. Это произошло в конце 1856 года, после чего Бурамбай укочевал за Санташ, и сарыбагиши уже считали весь бассейн Иссык-Куля завоеванным ими, в особенности после следующего эпизода, случившегося весной 1857 года.

Один из сильных богинских родов, Кыдык, с бием Самкала во главе, состоявшим к Бурамбаю в таких же отношениях, как в Древней Руси удельные князья к великим, рассорился с главным богинским манапом и, отделившись от него, решился укочевать со всем своим родом, численностью в 3000 человек, способных носить оружие, за Тянь-Шань, через Заукинский горный проход. Сарыбагиши, уже занимавшие все южное прибрежье Иссык-Куля (Терскей), коварно пропустили мятежных кыдыков на Заукинский горный проход, но когда эти последние со всеми своими стадами и табунами уже поднимались на перевал, то они напали с двух сторон – с тылу от озера Иссык-Куль и спереди от Нарына, то есть от верховьев Сырдарьи, и разгромили их совершенно. Все стада и табуны кыдыков были у них отбиты; множество людей погибло в бою или было захвачено в плен, и только слабые остатки трехтысячного рода спаслись бегством через высокие долины альпийской зоны Тянь-Шаня и вернулись поневоле в подданство Бурамбая.

Старый Бурамбай, впрочем, не столько горевал о потерях кыдыков, самовольно от него отделившихся, сколько об утрате всей своей территории в бассейне Иссык-Куля, своих пашен и садиков на реке Зауку и о пленницах своей семьи. Аул, в котором произошло первое мое знакомство с Бурамбаем, был расположен на самом Санташе.

С места нашей первой встречи с Бурамбаем мы уже добрались к 4 часам 30 минутам пополудни до аулов самого Бурамбая, расположенных несколько выше горного перевала при Санташе. Здесь я сделал гипсометрическое измерение, давшее мне 1830 метров абсолютной высоты.

Альма, старшая жена манапа Бурамбая, и его дочь Джузюм. 1857 г. Рисунок художника П.Кошарова

Вечером 7 июня я уже познакомился со всем семейством почтенного манапа. Жен у него было четыре. Старшая, Альма, держала себя с большим достоинством. Захваченная осенью 1856 года в плен сарыбагишами, она была обменена на знатных сарыбагишских пленных, взятых до весны 1857 года. Другая жена Бурамбая, по имени Меке, находилась еще в плену у сарыбагишей вместе с женами сыновей Бурамбая. Две остальные его жены кочевали в собственных аулах в нескольких верстах от старшей. Из четырех дочерей манапа я видел только одну, довольно красивую, по имени Джузюм, но самая красивая, Меиз, не входила в юрту своего отца. Своих четверых сыновей старый манап поспешил мне представить. Старшему, Клычу, было не менее 50 лет от роду. Он был похож на своего отца и имел некрасивый тип каракиргиза. Второй сын, Эмирзак, отличался умным лицом и имел тип киргиза Большой орды; третий, по имени Тюркмен, был приятной наружности, но казался простоватым, а четвертый, Канай, был красивый мальчик лет 13. Жены Клыча и Эмирзака находились в плену у сарыбагишей.

Ночь, проведенная мной в просторной и прекрасной юрте, выставленной мне в ауле Бурамбая на высоте 1830 метров, была холодна. Поутру 8 июня был даже слабый мороз. Утром прибыл султан Тезек со всем своим отрядом киргизов Большой орды.

Слух о появлении сильного русского отряда у подножия Тянь-Шаня, пришедшего на защиту богинских владений, облетел, как молния, весь Иссык-Кульский бассейн. Про меня рассказывали, что я имею в руках маленькое оружие (пистолет), из которого могу стрелять сколько угодно раз. Распространившиеся о нас слухи, с обычными преувеличениями о нашей численности и вооружении, произвели магическое действие. Сарыбагиши быстро снялись со

своих завоеванных у богинцев кочевьев на обоих прибрежьях Иссык-Куля (Терскее и Кунгее) и бежали отчасти на западную оконечность озера и еще далее на реки Чу и Талас и даже отчасти за Тянь-Шань на верховья Нарына, вследствие чего я получил полную возможность осуществить свое намерение проникнуть в глубь Тянь-Шаня в направлении меридиана середины озера Иссык-Куль через самый доступный из его перевалов – Заукинский.

8 июня я имел по этому предмету окончательное совещание с Бурамбаем и Тезеком. Я объяснил им, что иду вперед только со своим конвоем (из полсотни казаков) и богинскими проводниками по южному прибрежью Иссык-Куля (Терскею) и, дойдя до реки Зауку, поверну к югу для того, чтобы перейти через Заукинский перевал на истоки Нарына (Сырдарьи). Во все это время Тезек со своим отрядом должен будет оставаться для охраны кочевьев Бурамбая, даже и в том случае, если бы этот последний решился выдвинуться за мной и занять снова свои иссык-кульские земли.

Бурамбай был в восторге. Ему как нельзя более было на руку мое восхождение на Тянь-Шань по Заукинской долине, так как оно закрепляло за ним владение важнейшим из тянь-шаньских горных проходов и исконных его пашен и садовых насаждений по реке Зауку. Поэтому Бурамбай вызвался сам снабдить меня безвозмездно необходимым числом лошадей и верблюдов для моего первого путешествия в глубь Тянь-Шаня.

Весь день 8 июня прошел в сборах лошадей и верблюдов. Ночь на 9 июня в кочевьях Бурамбая была еще холодна, но к 9 часам утра, при солнечном блеске, было уже жарко (до 20 °C).

Глава четвертая

Мое выступление в 1857 году с казачьим отрядом в глубь Тянь-Шаня. – Перевал Санташ. – Пленники богинцы. – Река Ак-су. – Встреча с сарыбагишами у реки Каракол. – Заукинский горный проход в верховья Нарына. – Мертвое поле битвы. – Пещеры. – Иссык-Кульская бухта Кызыл-су и берега этого озера – Река Тюп – Истоки Нарына. – Древние усуни. – Альпийские луга. – Кунгей и Терскей Алатау. – Встреча с сарыбагишской барантой. – Табульгатинский перевал. – Поездка на верховья рек Кок-джар и Сары-джас. – Дуана. – Хан-Тенгри и его ледники. – Река Текес. – Мое посредничество между Бурамбаем и Умбет-Али и четыре пленницы. – Весть о гибели Адольфа Шлагинтвейта в Кашгаре. – Поездка на Мусарт и экспедиция на выручку Тезека. – Курментинский перевал. – Реки Чилик и Тургень. – Возвращение в Верное. – Обратный путь. – Илийская равнина. – Поездка к Тезеку. – Лежа. – Озеро Ала-куль. – Тарбагатай. – Возвращение в Семипалатинск. – Барнаул. – Омск. – Возвращение в Петербург

Девятого июня я, наконец, выступил с неописанным восторгом, со всем своим отрядом, в первое свое путешествие в глубь уже давно возвышавшегося передо мной Тянь-Шаня.

Отряд мой состоял из 49 казаков; один из казаков заболел и был оставлен мной на попечение богинцев вместе с моим крепостным слугой, также заболевшим, действительно или притворно. Сверх казаков в состав моего отряда входили 12 каракиргизских проводников и вожаков верблюдов, данных нам Бурамбаем, и мой верный спутник, почтенный художник Кошаров. Один из казаков состоял при мне неотлучно в качестве переводчика, так как он превосходно владел киргизскими языками. У нас в отряде, кроме 63 хороших каракиргизских верховых лошадей (под нами), было еще 12 верблюдов.

Казахи племени дулат рода каскарау – проводники экспедиции П. П. Семенова. 1856 г. Рисунок художника П.Кошарова

Весь наш караван очень быстро вышел из аулов Бурамбая на близкий от них горный перевал Санташ через горный водораздел между илийским и иссык-кульским бассейнами.

Санташ очень мало возвышался над кочевьями Бурамбая и получил свое название от груды камней («Санташ» значит «тысяча камней»), наваленных на берегу небольшого озера.