Путешествие вокруг света
Шрифт:
5-го мы видели следы кораблекрушения, но не стали заниматься расследованием. Число судов еще больше возросло; многие следовали тем же курсом, что и мы; с некоторыми мы переговаривались.
15-го мы подошли к входу в Канал, но суши все еще не было видно. Показались суда английского флота. На «Рюрик» поднялся лоцман. Первым полученным мною известием было сообщение о смерти; в принесенной лоцманом газете печаталась заметка о предстоящем издании произведений покойной писательницы Сталь.
Вечер 16 июня застал нас на рейде Портсмута, где мы стали рядом с американским судном, уже встречавшимся нам в Хана-руру [Гонолулу] и Маниле. 17-го вечером мы были в гавани.
Первым делом я поспешил отправить
В одном из отправленных мною с Канала писем я писал {220} : «Возвращаюсь к тебе немного усталый, но совсем не насытившийся этой поездкой и готовый при подходящих обстоятельствах вновь отправиться в дальние края и „сменить плащ“».
18-го утром я зашел в первую же попавшуюся мастерскую в Портсмуте, чтобы осведомиться относительно портного, сапожника и т. п. Меня спросили: «Что вам нужно?» — «Все — и я хочу поехать в Лондон дилижансом, отходящим завтра в четыре часа дня». Мне тотчас предложили на выбор материю, приклад, полотно, ситец. Мастера сняли мерки, примерили шляпы и сапоги, подобрали чулки, договорились о доставке. Меня обслужили в течение десяти минут. 19-го в половине четвертого мне доставили на «Рюрик» упакованный чемодан — все было сделано точно по мерке и образцам; белье сшито, помечено, выстирано и отутюжено. Раздражала только боязнь выпустить чемодан из рук, прежде чем товар будет оплачен.
В Англии рабочий день начинается, как правило, в 10 часов утра и заканчивается в 4 часа дня. Дилижанс, курсировавший между Портсмутом и Лондоном, отправлялся в 4 часа дня и прибывал в Лондон на другое утро в 10часов — деловой человек не должен терять даром ни минуты. Другой дилижанс, который ходит только днем, — для других пассажиров.
В 4 часа я уже сидел в дилижансе и смотрел на проносящиеся мимо с невероятной скоростью дорожные столбы, на ходу узнавая некоторые растения родной флоры, и мне казалось, что пурпуровая наперстянка кивает мне своими длинными кисточками.
На крыше (чуть не написал — на палубе) экипажа заняли места воспитанники морской школы, отправлявшиеся на каникулы. Юноши забавно демонстрировали свое искусство лазания по стремительно мчавшемуся дилижансу.
Я представился как титулярный ученый русской исследовательской экспедиции. Дорожные спутники оказали мне, иностранцу, такие знаки внимания, которых я не ожидал.
Ночью я спал крепчайшим, здоровым сном, но меня разбудили завтракать. Понимая мою сонливую беспомощность, люди были готовы всячески мне услужить. Полуоткрыв глаза, я как в вавилонском столпотворении перебрал все известные и неизвестные мне языки, прежде чем напал на тот, который понадобился в старой, доброй Англии.
Среди ехавших с нами учеников был один урожденный русский. Мне его представили, и с ним надо было говорить по-русски. Но этого я не мог сделать при всем моем желании.
Какая счастливая находка, какая жемчужина для хорошо вымуштрованной полиции! Человек без паспорта и без всяких бумаг направляется в столицу и, чтобы замаскироваться, выдает себя за русского, однако благодаря счастливой случайности обнаруживается, что он не понимает по-русски. Выдававшего меня смущения никто не замечал; мне верили на слово, и я чувствовал себя в безопасности, как чувствует себя у нас мошенник с фальшивым паспортом.
По незнанию в Лондоне я сошел в районе Сити, Флит-стрит, Бель-Совэдж-Инн,
В Лондоне я общался исключительно с учеными, а время проводил в музеях, библиотеках, садах и зверинцах. Даже если я привел бы простой перечень людей, которым обязан благодарностью, это завело бы меня слишком далеко. Библиотека Джозефа Бэнкса {221} была как бы моей штаб-квартирой. Роберт Браун {222} , ее директор, был исключительно внимателен ко мне. Мне выпала честь быть представленным Джозефу Бэнксу. Среди других я встретил у него капитана Джеймса Бэрни, спутника Кука в его третьем путешествии и автора «Хронологической истории открытий в Южном море» {223} , образцового произведения по своей научной основательности и редкому чувству здравой критики. Отважившись вступить в спор с таким человеком, как Джеймс Бэрни, по проблеме, «связаны ли Азия и Америка друг с другом или разделены морем», и доказав свою правоту, я возвысил себя в собственных глазах.
Однажды я ходил по музею с записной книжкой в руках, делая пометки о том, что меня особенно заинтересовало. Тем же весьма усердно занимался быстрый, подвижный человек; случай свел нас, и он заговорил со мной. По моим ответам он скоро понял, что я не англичанин, и спросил по-французски, владею ли я этим языком. Обрадовавшись, я от всего сердца воскликнул по-немецки: «Ведь это же мой родной язык!» — «Так давайте говорить по-немецки»,— продолжал по-немецки Гамильтон Смит {224} , и с этого часа он стал моим приятелем и ученым руководителем в тех музеях, которые мы договорились посетить совместно.
В Лондоне я познакомился с Кювье {225} и встретился там с профессором Отто {226} , который сообщил мне много новостей о родине.
Известный г-н Гуннеман {227} оказывал мне услуги и помогал во всех делах; он был моим советчиком, руководителем и переводчиком, уделяя мне большую часть своего драгоценного времени. Он помог достать все, чего недоставало в путешествии из приборов, книг, карт, и снарядил меня для возвращения на родину так, как полагалось быть оснащенным при отправлении в плавание. Разве тот, кому это покажется смешным, смог бы сделать лучше? Со мной всегда так: только в конце каждого нового этапа жизни, плохо ли, хорошо ли я его прожил, убеждаюсь в том, что обрел ту мудрость, которую следовало бы иметь в начале этого этапа, и что только на смертном одре я, вероятно, обрету наконец утраченную мудрость всей жизни. Но я нисколько не сожалею об этом, ибо мне всегда хватало и знаний, и воли, да, кроме того, и думаю, что со многими происходит то же самое.
Однако возвращусь к своим покупкам, на которые ассигновал примерно 100 фунтов стерлингов. В лице Эрроусмита я встретил достойного либерального ученого. Он сказал, что мы много сделали для него, и подарил мне карту, которую я хотел у него купить.
Поскольку последние годы я провел среди природы, то теперь чувствовал невыразимую, непреодолимую тягу к искусству, которое одухотворяет ее в соответствии с потребностями духовно развитых людей. Многие из считанных часов, проведенных в Лондоне, я посвятил умиротворяющему созерцанию картин Рафаэля и античных скульптур.