Путешествие вокруг вулкана
Шрифт:
— Они живы? — спросила я. — Лосев и Чугунов живы?
— Не волнуйтесь, они живы. Мы отрезали вам косы, не будете сердиться? Была высокая температура. Мы оставили достаточно — до плеч.
— Скрываете от меня! — удрученно пробормотала я. — Если они живы, пусть придут.
— Придут еще, все ваши друзья придут. О вас каждый день справлялись. А пока — покой! И примите вот это…
Она сама дала мне ложку горькой микстуры. Потом сестра сделала укол, довольно болезненный. Я возвращалась к жизни.
Александра
— Ладно, Чугунова мы вам покажем немедленно. Можно разрешить ему встать… А Марка Александровича увидите, когда он вернется с очередного полета. Он отделался легче вас обоих и уже приступил к работе.
Через пять минут ко мне вошел Харитон. В тесном для него больничном халате и шлепанцах, хорошо выбритый и аккуратно подстриженный, он казался слабее и моложе. Он был очень бледен — быстро с него сошел загар!
— Здравствуй, сестричка! — сказал Харитон взволнованно и присел на кровать.
— Как себя чувствует Марк? — спросила я, все еще опасаясь, вдруг скажет: он разбился.
— Жив. Вечером зайдет. Он почти каждый день заходит. Напугались мы все за тебя. Шутка ли, столько дней без сознания. Вот и на войне не была, а контужена.
Он посмотрел на врача, и Александра Прокофьевна, чуть поколебавшись, вышла. Харитон, ухмыльнувшись, наклонился ко мне:
— Я написал братухе, как ты звала его днем и ночью. Как жизнь мне спасла. А я здорово перетрухнул на горе-то! Чуть заживо не испекся. До сих пор внутри горит…
— А почему ты не бежал к Ыйдыге?
— Лодки-то нет! В такой быстрине долго не продержишься. Там знаешь что творилось на берегу. Адово пекло!! Марк Александрович рассказывал: все сгорело. Одни черные пни остались. Жалко. Эх, жалко! Я там каждую поляночку знаю.
— Харитон, что с нами случилось?
— А-а! Парашютисты-пожарники заложили в шурфы взрывчатку. Ну, и громыхнули. Навстречу огню. А Марк Александрович — в дыму-то не видать, как раз пролетал над заградительной полосой. Нас и шарахнуло. Хорошо, хоть упала «стрекоза» на деревья — спружинило. А то бы разбились до смерти. У Марка Александровича было легкое сотрясение мозга. Тоже здесь с нами лежал. Но через неделю выписался, под расписку — по своему желанию. Накануне выписки всю ночь, как есть, не спал. Все ходил к твоей палате слушать, как ты Ваську кличешь. В бреду только о нем и говорила…
— Харитон! А космонавты? Откуда они здесь взялись?
— Какие космонавты?
— Я видела космонавтов.
— В бреду, наверно.
— Неужели в бреду? Так явственно…
— Что, сестричка?
— А ты не написал брату, что я здесь остаюсь работать?
— Написал. А как же. Все написал. Дескать, упустишь ты ее, дурило!
Он помолчал, морща лоб.
— Слышь, я как поправлюсь, суд будет… но только за браконьерство. Пинегин за меня просил. Отказывается против меня свидетельствовать. Заявил, что ружье само выстрелило, по нечаянности. А браконьерства не прощает!
— Ну, вот видишь, какой Ефрем Георгиевич хороший! Харитон промолчал, только вытер с носа бисеринки пота.
Мне что-то опять стало нехорошо. Должно быть, я побледнела. Харитон тихо вышел.
С этого дня я начала поправляться, но почему-то медленнее, чем можно было ожидать от такой крепкой девушки. Александра Прокофьевна при обходе хмурилась и все спрашивала, может, мне чего-нибудь хочется. Но мне ничего не хотелось.
У меня была контузия и вывих бедра. Хорошо, что, когда вправляли, я была без сознания. Боль, наверно, ужасная!
Вечером пришел Марк, обрадованный, что я поправляюсь.
— Ну же и перепугали вы нас всех! — весело сказал он, присаживаясь рядом на стул и протягивая мне букетик полевых цветов. Это были скромные, северные цветы: синие колокольчики, розовый иван-чай, какие-то желтые похожие на астры цветики. Пока я с наслаждением нюхаю цветы — пахнет ванилью, — Марк старается незаметно положить в тумбочку «передачу». Первый раз я видела Марка не в форме летчика лесной авиации, а в синем костюме в полосочку. Марк тоже сильно похудел и осунулся.
— Меня грызет вина, — подавленно сказал он. — Разбил вертолет, чуть не погубил вас… Хорошо еще, как раз взял вверх, а то не отделались бы так легко.
Ни словом он меня не попрекнул, что я сама, без его разрешения, залезла в вертолет. Но ведь я пригодилась? Узнав насчет космонавтов, он рассмеялся.
— Нет, это был не бред. То были наши парашютисты в новых, специальных костюмах. Отличное изобретение. Вроде как у водолазов. Да, пожалуй, похоже на космонавтов.
Марк был грустен, и я сказала, что никакой его вины нет. Наоборот, он спас человека! Не всякий стал бы рисковать.
— В нашей работе каждый день рискуют, — возразил он. Я стала расспрашивать о Марии Кирилловне и остальных.
— Посылают вам привет! Очень беспокоились о вас. Я вчера был у них. Успокоил кое-как. Жаль, я не знал, что вы уже пришли в себя. Теперь обрадую их.
— Как же они обходятся без меня?
— Профессор направил им другого сотрудника. Какого-то молодого человека. Михаил Герасимович очень беспокоился за вас.
— О! На мое место…
Я была огорчена и раздосадована. Марк меня успокоил, как мог. И то — пока я поправлюсь, они закончат экспедицию!