Путешествия Гулливера (в пересказе для детей)
Шрифт:
Он почувствовал, как дом его приподнялся и стал боком. Кресла, стол и комод с грохотом покатились по полу. Этот грохот, видимо, очень понравился обезьяне. Она ещё и ещё раз потрясла домик, а потом с любопытством заглянула в окошко.
Гулливер забился в самый дальний угол и старался не шевелиться.
«Ах, зачем я не спрятался вовремя под кровать! – твердил он про себя. – Под кроватью она бы меня не заметила. А теперь уже поздно. Если я попробую перебежать с места на место или даже переползти, она увидит меня».
И он прижался к стенке так плотно, как
Он кинулся в другой угол и забился между кроватью и шкафом. Но и тут страшная лапа настигла его.
Он попробовал вывернуться, ускользнуть, но не смог. Цепко ухватив Гулливера за полу кафтана, обезьяна вытащила его наружу.
От ужаса он не мог даже закричать.
А между тем обезьяна преспокойно взяла его на руки, как нянька берёт младенца, и стала покачивать и гладить лапой по лицу. Должно быть, она приняла его за детёныша обезьяньей породы.
В эту самую минуту дверь с шумом отворилась, и на пороге комнаты появилась Глюмдальклич.
Обезьяна услышала стук. Одним прыжком она вскочила на подоконник, с подоконника – на карниз, а с карниза по водосточной трубе полезла на крышу.
Она карабкалась на трёх лапах, а в чет– вёртой держала Гулливера.
Глюмдальклич отчаянно закричала.
Гулливер услышал её испуганный крик, но ответить ей не мог: обезьяна сдавила его так, что он еле дышал.
Через несколько минут весь дворец был на ногах. Слуги побежали за лестницами и верёвками. Целая толпа теснилась во дворе. Люди стояли, задрав головы и показывая вверх пальцами.
А там, наверху, на самом гребне крыши, сидела обезьяна. Одной лапой она придерживала Гулливера, а другой набивала ему рот всякой дрянью, которую вытаскивала у себя изо рта. Обезьяны всегда оставляют в защёч– ных мешках запас полупрожёванной пищи.
Если Гулливер пытался отвернуться или стиснуть зубы, она награждала его такими шлепками, что ему поневоле приходилось покоряться.
Слуги внизу покатывались от хохота, а у Гулливера сжималось сердце.
«Вот она, последняя минута!» – думал он.
Кто-то снизу бросил в обезьяну камнем. Этот камень просвистел над самой головой Гулливера.
За первым камнем полетел второй, третий… Хорошо, что офицер дворцовой стражи, опасаясь, как бы люди не убили вместе с обезьяной и королевского Грильдрига, строго запретил бросать в неё камни.
Наконец несколько лестниц было приставлено к стенам здания с разных сторон. Два придворных пажа и четверо слуг стали подниматься наверх.
Обезьяна быстро поняла, что её окружают и что на трёх лапах ей далеко не уйти. Она бросила Гулливера на крышу, в несколько прыжков добралась до соседнего здания и скрылась в слуховом окошке.
А Гулливер остался лежать на пологой гладкой крыше, с минуты на минуту ожидая, что ветер снесёт его вниз, как песчинку. Но в это время один из пажей успел перебраться с верхней ступеньки лестницы на крышу. Он разыскал Гулливера, сунул его к себе в карман и благополучно доставил вниз.
Глюмдальклич
А Гулливер лежал у неё на ладони, как мышонок, замученный кошкой. Дышать ему было нечем: он задыхался от противной жвачки, которой обезьяна набила ему рот.
Глюмдальклич поняла, в чём дело. Она взяла свою самую тоненькую иголочку и осторожно, кончиком, выгребла у Гулливера изо рта всё, что засунула туда обезьяна.
Гулливеру сразу стало легче. Но он был так напуган, так сильно помят обезьяньими лапами, что целых две недели пролежал в кровати.
Король и все придворные каждый день присылали узнать, поправляется ли бедный Грильдриг, а королева сама приходила навещать его. Она запретила всем придворным без исключения держать во дворце животных. А ту обезьяну, которая чуть не убила Гулливера, приказала убить.
Когда Гулливер встал наконец с постели, король велел позвать его к себе и, смеясь, задал ему три вопроса.
Ему было очень любопытно узнать, как чувствовал себя Гулливер в лапах у обезьяны, пришлось ли ему по вкусу её угощение и что бы он стал делать, если бы такое происшествие случилось у него на родине, где некому было бы сунуть его в карман и доставить на землю.
Гулливер ответил королю только на последний вопрос.
Он сказал, что у него на родине обезьяны не водятся. Их привозят иногда из жарких стран и держат в клетках. Если же какой-нибудь обезьяне удалось бы вырваться из неволи и она посмела бы наброситься на него, он без труда справился бы с ней. Да и не с одной обезьяной, а с целой дюжиной обезьян обыкновенного роста. Он уверен, что и эту огромную обезьяну он сумел бы одолеть, если бы в минуту нападения в руках у него оказалась шпага, а не перо. Достаточно было проколоть чудовищу лапу, чтобы навсегда отбить у него охоту нападать на людей.
Всю эту речь Гулливер произнёс твёрдо и громко, высоко подняв голову и положив руку на рукоятку шпаги.
Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь из придворных заподозрил его в трусости.
Но придворные ответили на его речь таким дружным и весёлым хохотом, что Гулливер невольно замолчал.
Он обвёл глазами своих слушателей и с горечью подумал, как трудно человеку добиться уважения со стороны тех, кто смотрит на него свысока.
Эта мысль не раз приходила в голову Гулливеру и позже, в другие времена, когда ему случалось бывать среди высоких особ – королей, герцогов, вельмож, – хоть часто эти высокие особы были ниже его на целую голову.
13
Жители Бробдингнега считают себя красивым народом. Может быть, это и в самом деле так, но Гулливер смотрел на них как будто сквозь увеличительное стекло, и потому они ему не очень нравились.
Их кожа казалась ему слишком толстой и шершавой – он замечал каждый волосок на ней, каждую веснушку. Да и мудрено было не заметить, когда эта веснушка была величиной с блюдечко, а волоски торчали, как острые шипы или как зубья гребёнки. Это навело Гулливера на неожиданную и забавную мысль.