Путешествия к Лобнору и на Тибет

Пржевальский Николай Михайлович

Расположен Дынь-юань-ин среди пустыни невдалеке от алашанских гор. Вода, питающая город, как равно разбросанные вокруг него жилища и небольшие поля, получается из ключей; изредка во время сильного дождя или быстрого таяния выпавшего в горах снега сюда добегает р. Бугутуй. Население описываемого города едва ли превышает четыре или пять тысяч душ. Оно состоит из лам, княжеских чиновников и торгующих китайцев; здесь же ютятся и простые монголы. Эти последние, как и во всем Ала-шане, живут бедно. Притом алашанские монголы, уже получившие достаточную китайскую закваску, далеко не походят на халхасцев.

На другой день после прибытия в Дынь-юань-ин, мы имели свидание с владетельным князем и двумя его братьями. Встретились как старые знакомые, хотя, конечно, немалую долю дружеского приема со стороны алашанских князей обусловили наши хорошие им подарки. Впрочем,

младший и лучший из этих князей – гыген, как кажется, был рад непритворно. Он даже угостил нас, к немалому нашему удивлению, шампанским. Оказывается, что алашанские князья, воспитанные вполне на китайский лад, познали, в одну из своих поездок в Пекин, веселящее действие названного вина и с тех пор получают его, равно как и коньяк, из Тянь-дзина. Старший же князь (ван) вошел во вкус до того, что, как говорят по секрету, нередко напивается допьяна.

Как в прежние мои посещения Ала-шаня, так и теперь все три князя оказались бесстыжими попрошайками и постоянно клянчили через переводчика о новых подарках; притом выведывали, какие у нас имеются хорошие вещи. К сожалению, теперь у князей уже не было их близкого доверенного и нашего старинного приятеля ламы Балдын-сорджи, столь искусного во всех разведываниях и выпрашиваниях. Он умер на пути в Пекин. Погиб также и другой здешний наш приятель, Мукдой, сопровождавший нас осенью 1880 г. в Ургу. Там он наделал каких-то плутней и, возвратившись в Ала-шань, повесился ввиду неминуемой кары.

В алашанском городе мы повстречали европейца, агента торговой английской компании, немца Грезель, занимавшегося здесь покупкой шерсти, главным образом верблюжьей. Собирается ее в Ала-шане (по сообщению того же Грезеля) ежегодно от 500 до 700 пудов; цена стоит от 3 до 4 металлических рублей за пуд на наши деньги. Монополия продажи шерсти в руках князей, которые, как справедливо объяснял нам тот же немец, большие плуты и кругом в долгах. Вся купленная в Ала-шане шерсть (верблюжья и баранья) свозится в феврале в г. Ше-тцуи-дзе (на р. Хуан-хэ близ г. Дун-ху) и отсюда, лишь только вскроется Желтая река, отправляется на барках вниз по ней в г. Бауту [Баотоу]. [637] Там эта шерсть немного очищается от грязи и затем транспортируется в Тянь-дзин, где уже окончательно выбивается машинами на европейских фабриках (причем теряется около 10 % по весу), прессуется и отправляется в Англию. Алашанская верблюжья шерсть по качеству наилучшая – нежная и песочного (красновато-желтого) цвета; у верблюдов же Северной Монголии шерсть более темная и грубая. Кроме шерсти, вышеназванный агент покупает и ревень, для чего ездит в г. Синий.

637

Большим местом для скупки монгольской шерсти служит также г. Куку-хото [Гуйсуй, Гуй-хуа-чен].

Целую неделю простояли мы возле Дынь-юань-ина, запасаясь необходимыми в дальнейший путь покупками, которые хотя были и незначительны, однако приобретение их требовало больших хлопот. Едва-едва, и то с помощью гыгена, мы купили для себя 23 пуда дзамбы, по нескольку пудов риса, проса, пшеничной муки, ячменя для корма лошадей и т. п. мелочей. Сам же ван продал нам 11 хороших верблюдов, так что теперь в нашем караване считалось 67 этих животных. Хлопотал я купить еще штук 8-10, но более хороших верблюдов в продаже не нашлось.

Пока совершались торговые сделки, которыми специально заведовали урядник Иринчинов и переводчик Абдул Юсупов, мы производили экскурсии в окрестностях своего бивуака и однажды съездили в соседние алашанские горы, в ущелье р. Бугутуй. Эта речка, как было упомянуто выше, только при сильном в горах дожде или при быстром таянии снега добегает до Дынь-юань-ина; в обыденное же время вода теряется в почве вскоре по выходе из гор. Но все-таки в течение долгих лет названная речка вырыла в наносной и лёссовой почве западного подножия Алашанских гор глубокую и широкую лощину по направлению своего течения. Бока этой лощины, расходящиеся под острым углом от гор к пустыне, почти отвесны и имеют от 30 до 50 сажен высоты; поперечник же самой ложбины в средней ее части простирается от 3 до 5 верст. Подобные овраги, только гораздо меньших размеров, вымыты по направлению всех других ущелий Алашанских гор, в которых летом иногда случаются сильные ливни.

Подробно Алашанский хребет описан в моей «Монголии и стране тангутов». Скажу здесь только, что достаточное плодородие,

вместе с отсутствием голых каменных осыпей в нижнем и среднем поясе названных гор, составляет характерное их отличие от близко лежащих на севере того же Ала-шаня хребтов Хан-ула и Хара-нарин-ула, да и от многих других горных групп Центральной Азии. Причина этого явления заключается в том, что на западный, ближайший к пустыне, склон Алашанского хребта, вздымающегося высокой, отвесной стеной, в изобилии оседает лёссовая пыль, приносимая господствующими западными ветрами, а летние дожди добегающего еще сюда юго-восточного китайского муссона смачивают эту почву и делают ее пригодною для растительности.

Леса, которые покрывают собой средний пояс как западного, так и восточного склона Алашанского хребта, со времени усмирения дунганской смуты, сильно истребляются китайцами и уже много поредели. [638] Также усердно преследуются местными охотниками здешние звери – куку-яманы, кабарга и маралы. Словом, теперь Алашанский хребет был далеко не таким девственным, каким мы нашли его при первом посещении Ала-шаня в 1871 г. Тогда, благодаря разбоям дунган, эти горы целый десяток лет стояли безлюдными, леса росли спокойно и звери в них множились привольно.

638

В этих лесах встречается, по определению академика К. И. Максимовича, японский можжевельник (Juniperus rigida); в моей «Монголии и стране тангутов» он назван Juniperus communis.

При настоящей своей поездке в Алашанский хребет мы пробыли здесь только один день. Однако довольно далеко поднимались вверх по ущелью р. Бугутуй. Неглубокий (¹/₃– ¹/₂ фута) снег покрывал лишь северные склоны гор и несколько обильнее лежал на дне ущелий. Птиц в горах нашли мы мало; зверей не видали вовсе.

Вечером, когда мы возвратились к тому месту, где ожидал нас казак с лошадьми, случилась довольно комичная история. Собираясь уезжать из гор, мы неожиданно заметили, шагах в пятистах или шестистах от себя, какого-то крупного зверя, кормившегося на крутом горном склоне. По случаю наступивших сумерек нельзя было даже в бинокль разобрать, какое именно это животное; по белому же брюху и неясно различаемым рогам я принял его за большого самца аргали. Подкрадываться по засыпанной снегом круче было невозможно, притом темнело, так что, не сходя с места, я пустил из берданки несколько пуль в загадочного зверя. Последний убежал, но вскоре опять показался повыше на скале. Тогда я решил оставить зверя в покое до утра, и мы поехали на свой бивуак. Здесь я назначил к бывшему с нами казаку еще двух человек и приказал всем им ехать с полуночи в горы туда, где мы оставили зверя, и утром убить его. Казаки с радостью приняли такое поручение и еще до рассвета были уже на месте; затем, когда повиднело, оставили лошадей в ущелье и осторожно полезли в горы искать желанную добычу. Но каково же было их разочарование, когда, подкравшись со всеми предосторожностями к ближайшим скалам, они увидели перед собой небольшого домашнего яка, вероятно, отбившегося от своего стада и бродившего где попало по горам. «Хотели даже застрелить эту язву», – говорили по возвращении на бивуак сконфуженные охотники, на которых еще долго потом сыпались насмешки товарищей.

Следование через Южный Ала-шань. Покончив со своими сборами в Дынь-юань-ине, мы выступили отсюда 10 января и направились прежним путем через Южный Ала-шань к пределам Гань-су. Дорога, удобная и для колесного движения, была отлично наезжена, благодаря тому, что по ней часто ходят теперь караваны монгольских богомольцев из Халхи и других частей Монголии в кумирню Гумбум и обратно; реже следуют здесь караваны торговые. Сыпучие пески, отошедшие на время к западу, снова придвинулись к самой дороге и местами пускали через нее неширокие рукава. Слева высокой стеной тянулся Алашанский хребет. Местность же, по которой мы теперь шли, представляла равнину, кое-где волнистую и полого поднимавшуюся к названным горам. По этой равнине, на лёссовой солончаковой почве, как и в других подобных местах Южного Ала-шаня, мы встретили теперь довольно хороший для здешней местности подножный корм. Монголы объясняли, что причиной такой для них благодати были частые, сравнительно с другими годами, дожди, падавшие минувшим летом в Южном Ала-шане.