Путешествия к Лобнору и на Тибет

Пржевальский Николай Михайлович

Климат Гаса тот же, что и в соседней пустыне, т. е. сухой и крайне континентальный. Зима здесь бесснежная, но с большими ночными морозами. Летом, по словам нашего вожака, некогда прожившего в Гасе два года сряду, дожди здесь случаются, как большая редкость. Таким образом, эта местность, равно как и весь Западный Цайдам, да, вероятно, и прилегающие части Тибета, лежат вне области юго-западного индийского муссона, проливающего столько влаги на Тибет Северо-Восточный. С другой стороны, выпадению в Гасе летом хотя бы слабых дождей, вероятно, препятствует, как и во всем Цайдаме, сильное нагревание почвы на окрестных обширных бесплодных площадях.

В административном отношении Гас принадлежит Цайдаму, именно Тайджинерскому хошуну, но монголы живут здесь лишь изредка и временно. Объясняли они нам это отдаленностью местности и большим затруднением, в особенности для мелкого скота, перейти через обширные безводные и бесплодные пространства. Кроме того, в

период дунганской смуты те же монголы опасались нападений магометан, которые, действительно, вырезали несколько монгольских семейств, живших тогда в Гасе. Ныне здесь нет постоянных жителей. На ключевых же истоках западной реки [744] видны развалины древней хырмы и следы прежних пашен. Летом в горах, окаймляющих обширную, к западу от Гаса лежащую долину, появляются тайком из Восточного Туркестана золотокопатели. В самый Гас, как сообщал нам монгол-вожак, осенью приходят охотники с Лоб-нора и из оазиса Черчен; изредка они остаются здесь зимовать; охотятся специально на куланов, шкурами которых платят подать китайцам. Наконец, по тем же сведениям, лет 25 назад в Гасе несколько времени кочевали тангуты, в числе около 20 палаток; явились они сюда из Тибета, куда и ушли обратно.

744

В 6–7 верстах к северу от урочища Чон-яр.

Хотя сам по себе Гас ничуть не лучше других местностей Цайдама, например урочищ Галмык или Улан-гаджир, но цайдамские монголы почему-то особенно им восхищаются. У них даже существует про это место песня, восхваляющая подвиги вышеупомянутого Данджин-хун-тайджи и, как говорят, им самим сочиненная перед походом на Лоб-нор. Песня эта в переводе следующая:

«Белый гасынский дырисун колышется ветром. Один маленький данджин отправляется отсюда к северу. Ветер, сбрасывающий верхние юрточные войлоки, он за ветер не считает. Дождь, промачивающий шубу, дождем не считает. Обширную безводную глину, на которой устает кулан, глиной не считает. Лебедь блудит в пыльном тумане – туманом не считает. Сининские ворота саблей рубил, сам виноват стал и убежал. Бурю бурею не считаю. Мороз, в который щеки отмерзают, морозом не считаю. О, Господи! помилуй и прости мою душу!»

Наше в нем пребывание. Перекочевав из восточной окраины урочища Гас ближе к большому озеру на ключ Ихын-дырисун-намык, где в изобилии встречались подножный корм, хорошая вода и хармык для топлива, я послал урядника Иринчинова, переводчика Абдула и вожака-монгола вдоль по тому же Гасу разыскать кого-либо из людей, если таковые здесь имелись. Сам же с двумя казаками поехал в окрайние, к югу лежащие горы, до подошвы которых от нас теперь было лишь около 20 верст. На этом хребте, названном мною впоследствии Цайдамским, высилась в том же южном направлении вечно снеговая группа, известная монголам под именем Ихын-гасын-хоргу, т. е. «вершина Гаса сальная». Такое имя дано потому, что речка, сбегающая с этих снеговых гор, доставляет подземным путем свою воду в урочище Гас; ледники же, по мнению монголов, издали блестят, как застывшее сало. Другая снеговая вершина того же хребта, называемая Ихын-гансын-хоргу («вершина Гансы сальная»), лежит восточнее и подземной водой питает урочище Гансы.

Мы отправились в ущелье, образуемое речкой, сбегающей с западной снеговой группы. Путь лежал по покатой от гор совершенно бесплодной равнине. Ну и поработали же здесь ветры! Все решительно попадавшиеся нам камни, крупные и мелкие, притом, нужно заметить, гранитные, были исковерканы и представляли собою формы блюд, чашек, башмаков, раковин и т. п. Сами горы в нижнем и среднем поясе совершенно бесплодны и засыпаны лёссом, из которого наружу выдаются отдельные гранитные скалы. По дну же ущелья возле быстрой речки, которая тотчас пропадает вне гор, растут: дырисун, изредка колосник и в небольшом количестве кустарники – балга-мото, белолозник? Reaumuria, бударгана и хармык. Из зверей в тех же горах водятся куку-яманы, аргали и дикие яки. Из птиц мы встретили кэкликов (Caccabis magna), стенолазов (Tichodroma muraria), завирушек (Accentor fulvescens); конечно, есть ягнятники и бурые грифы; снежный же гриф держится на плато Тибета и только изредка залетает в Цайдам.

Переночевав в горах, мы возвратились на следующий день к своему бивуаку. Вернулись также и посланные разыскивать людей. Они никого не нашли, но встречали следы весьма недавних стойбищ. Как оказалось впоследствии, то были охотники и золотоискатели из оазисов Черчен и Чархалык. Большей частью они ушли из Гаса ранее нашего туда прихода; оставшиеся же заметили по дыму наш бивуак и удрали, не зная, какие появились здесь люди.

Пройдя затем по южному берегу оз. Гас, мы остановились верстах в пяти от юго-западной оконечности этого озера на ключах Айхын. Название это в переводе означает «страшный», но чем страшны описываемые ключи, проводник объяснить

нам не мог, хотя уверял, что их боятся даже звери и никогда здесь не пьют воды. Собственно Айхын – два ключа в расстоянии около 400 шагов один от другого. Оба они сильно бьют из-под земли и образуют вокруг себя порядочные и довольно глубокие озерки. Притом западный ключ, вероятно, минеральный, так как пахнет сернистым водородом; его температура в полдень 2 ноября была +11,2 °C; восточного же ключа +5,1 °C. На обоих ключах мы встретили водяных пастушков (Rallus aquaticus) и довольно много зимующих уток, главным образом крякв; они попадались нам и потом на ключах и речках западной части Гаса. Вблизи нашей стоянки по низовью расплывшейся здесь речки рос большой тростник. В нем летом держатся кабаны. Теперь же В. И. Роборовский встретил в этом тростнике медведицу с пятью медвежатами и убил одного из них; желудок этого медвежонка был набит мелкими семенами ситника (Scirpus maritimus), в изобилии здесь растущего. Медведи, как выше было сказано, приходят в Гас осенью на ягоды хармыка и остаются здесь на зимнюю спячку. Мы видели теперь несколько десятков нор, выкопанных этими зверями в лёссовых буграх невдалеке от ключей Айхын. Однако эти норы оказались пустыми, ибо медведи ложатся в них несколько позднее, во второй половине ноября; кроме того, ягоды хармыка в нынешнем году рано осыпались, так что медведи ушли обратно в Тибет, где, вероятно, и залегли на зиму.

В окрестностях тех же тростниковых болот держались большие табуны куланов, которых вообще очень много в Гасе. По словам нашего вожака, эти звери съедают к весне здешний корм дочиста.

От ключей Айхын мы пошли далее к западу в урочище Балгын-баши, откуда, сделав еще 9 верст, добрались в урочище Чон-яр, лежащее на ключевом истоке речки Ногын-гол. Место это отличное – обильно кормом, водой и хармыком для топлива; в окрестностях много антилоп хара-сульт, которых можно бить на продовольствие, словом – удобно во всех отношениях для продолжительной стоянки. Здесь и решено было устроить новый наш склад на время зимней экскурсии к Тибету.

Разъезд к Лоб-нору. Но предварительно отправления на такую экскурсию необходимо было разведать дорогу к Лоб-нору. До него, судя по проложенному на карте новому нашему пути, оставалось сравнительно недалеко, по крайней мере до тех местностей Алтын-тага, которые посещены были мною в 1877 г.. [745] Во всяком случае разъезд предстоял гигантский, ибо необходимо было ощупью разыскать удобный для вьючных верблюдов переход через Алтын-таг, словом – тот заброшенный калмыцкий путь в Тибет, о котором я слышал во время лобнорского путешествия. Верный мой сподвижник урядник Иринчинов и казак Хлебников назначены были на такое важное для нашей экспедиции дело; к ним придан был улангаджирский вожак-монгол, который хотя и искусился хорошей платой, но, как потом оказалось, служил только лишней обузой. Посланные отправились на верблюдах и взяли с собой продовольствия на две недели; ночевать должны были под открытым небом.

745

См. «От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор».

Одновременно урядник Телешов и еще один казак посланы были в другой разъезд – к западу, в направлении предстоящего нам пути. Им велено было проехать на два-три перехода вперед и настрелять для еды антилоп, ибо теперь мы должны были экономить своих баранов на предстоящую зимнюю экскурсию. Этот разъезд вернулся через трое суток. Посланные осмотрели местность верст на 70 от нашей стоянки, убили семь антилоп оронго, часть мяса которых и четыре отличные для коллекции шкуры привезли с собой. Только с одним из казаков, именно Телешовым, чуть было не приключилась беда: на него неожиданно бросился смертельно раненный самец оронго и пробил своими острыми рогами шубу на высоте ляжки левой ноги, так что даже эта нога застряла между рог. Ударь зверь немного повыше в живот, и Телешов был бы ранен смертельно. [746]

746

За все мои путешествия это был единственный случай нападения раненого оронго на охотника.

В ожидании возвращения посланных отыскивать дорогу на Лоб-нор мы занимались на складе сортировкой багажа, отбирая из него лишь самое необходимое на новый путь; затем производили небольшие экскурсии и охотились в окрестностях своего бивуака. От прежнего склада у Барун-засака мы находились теперь на расстоянии 723 верст. Погода стояла почти постоянно ясная и днем довольно теплая; ночные же морозы прибывали с каждым днем и достигали в первой половине ноября -29,2 °C на восходе солнца; затишья выпадали часто; дважды случилась сильная буря от севера и северо-запада. Животные наши, как верблюды, так и лошади, отлично теперь отдыхали на прекрасном подножном корме.