Путешествия Лейлы
Шрифт:
– А кто же будет платить за эту дольче вита? Когда таких долгожителей станет действительно много? Уже сейчас ресурсов хватает не всем и не всегда. Безусловно, я не о Палестине, но есть же и другие места на земле.
– Дорогой Ахмед, за десятки лет омолодилось менее одного процента людей, не надо тут искать ни леса, ни деревьев, оставь ты.
– Информация непременно просочится, рано или поздно она или станет общедоступной, или спровоцирует большие социальные волнения. Мне ли говорить тебе про историю, которая повторяет сама себя.
– В Палестине никто ничего устраивать не будет, полно тебе,
Лейла опять не вполне разобрала услышанное, подумала, что перегрелась на солнце, поэтому подошла к краю лодки намочить волосы. Этани окликнула ее с верхней палубы и широко помахала. В руке у англичанки была синяя бутылочка с водой, одна из тех, которые доктор Даниэль называл своими и просил не трогать. Через пару минут Этани спустилась, предложила помочь нанести крем от загара. Лейла застыла от мягких и одновременно сильных касаний, было непривычно, тело как бы впитывало тактильную заботу. Постепенно на палубу подтягивались другие гости уже в купальных костюмах. Матросы-филиппинцы выбросили в воду большие надувные круги и матрасы, привязанные к лодке.
Даниэль вышел последним, быстро всем улыбнулся. Они с Этани спустились в воду и поплыли к самым дальним надувным кругам, расположились на соседних и начали о чем-то тихо говорить.
Две подруги-англичанки с визгом запрыгнули в воду, потом забрались на надувные матрасы почти у лодки и молча загорали. Ахмед и Лейла расположились на задней палубе у входа в море, полулежа в воде.
– Витамин Д – лучшее лекарство от всего! – выкрикнул в сторону гостей доктор. – Я не понимаю, почему все прячутся от солнца. Впрочем, как и от любви, и от других даров небес! – продолжил громко и, оценив внимание к своей небольшой речи, снова вернулся к тихому разговору с Этани.
Лейла засмотрелась на смуглого, ладного Ахмеда, хорошо, что была в солнечных очках и не выдала себя. C крупным медным телом, кудрями, природной вальяжностью и при этом по-детски непосредственной улыбкой, он наверняка считался привлекательным мужчиной. Его богатую на шутки речь иногда сложно было понимать, слова и окончания сливались, как у англичан из высшего общества, говорил он практически как Этани. Лейла хотела что-нибудь разузнать: наедине не так страшно ляпнуть что-то не то, да и расположить к себе собеседника легче.
– Ты отсюда? Расскажи о своей стране.
– Что ж … Хорошая страна. Знаешь, за последние десятилетия все так невообразимо изменилось, я иногда и сам задаюсь вопросом: какая она, моя страна?
– И как, что-нибудь придумал? – Лейла пыталась ободрить его улыбкой, поймала себя на мысли, что флиртует.
– В моем детстве, даже юности, она была еще совсем другой. Это странное чувство, осознание, что того места, которое ты помнишь как дом, по сути, больше нет.
– Ох, бин зэа, как я тебя понимаю, – выдохнула Лейла.
– Твой дом тоже сильно поменялся?
– Да, точнее, я меняла дома ту мач, так, наверное, правильнее сказать, – про себя Лейла подумала, что в клинике и вовсе считали, что у нее не все дома, усмехнулась. – А что случилось с твоим домом?
– Сам он остался таким же, только вокруг
– Спасибо, саундс грейт. – Лейла даже смутилась. – А в каких странах ты был? – продолжила вопросом, обкатанным в сотнях пустых бесед.
– Я много странствовал: был в Аравийском Союзе, Египте, Судане, в Англии, когда там учился … оттуда плавал во Францию … а с отцом мы ездили в Хадж в Мекку. – Ахмед посматривал на ее реакцию.
Лейла одобрительно кивнула, как, она чувствовала, ждал собеседник, но про себя удивилась, что тот был в таком небольшом количестве стран. Судя по всему, он принадлежал к обеспеченной части местного общества. Мало ли, может, не нравится быть в дороге или просто влюблен в родной край, встречались и такие.
– Ты, наверное, любишь свою страну? – поддержала беседу.
– Не описать словами как. У нас, к слову, есть еще большая ферма и сад с оливковыми деревьями в Нью-Яффо. Давай тоже как-нибудь поедем туда к родителям в гости. Это недалеко, час-полтора отсюда.
– С удовольствием, спасибо, – откликнулась Лейла, хотя стало не по себе, с чего он так настойчиво ее всюду приглашает. – Что ж, давайте наслаждаться солнцем.
Через некоторое время Даниэль вернулся из воды и позвал всех в салон, переждать пару часов полуденной жары за бокалами розе. Гости с радостью согласились, только девушки попросились еще недолго побыть в воде.
Зайдя внутрь, все молча рассыпались по каютам переодеваться, будто исполняя много раз отрепетированный танец. Лейла поняла уже с первой поездки, что доктор не позволит сидеть на диванах в мокрых купальных костюмах. Она зашла в каюту, где оставила вещи, быстро приняла душ и переоделась. Вернулась в салон. Никого еще не было, только одна из филиппинок разливала игристое вино в бокалы на столике.
В какой-то момент гости почти одновременно стали выходить, даже две подружки, которые оставались в море. Показался и Даниэль. Теперь все обсуждали современное искусство, картины этого Ади, а Лейла опять только улыбалась. Каждый, произнося очередную бессмыслицу, посматривал на Лейлу, словно искал подтверждение или одобрение своим словам. Она же понятия не имела, о чем шла речь, и только кивала в ответ.
– Все-таки каков провокатор этот Ади, – елейно говорила пожилая британка.
– Да ты сама разве не делилась вот совсем недавно мыслью, что настоящий художник… – тут Эмили перешла на плавную тихую речь, пародируя маму, – должен выталкивать нас за пределы зоны комфорта?
Девушке было уже явно за двадцать пять, но с матерью она вела себя как подросток, который ставит под вопрос любые слова взрослых.
– Несомненно, художник должен искать новые формы и смыслы, выходить за рамки привычного. Но если поиск подменяется вызовом ради вызова, если вызова становится слишком много … В любом случае это не моя чашка чая, – отвечала Этани одновременно дочери и всем вокруг. Женщине внимание аудитории явно было привычно и даже нравилось.