Путешествия майора Пронина
Шрифт:
– Эти вопросы мы с вами еще обсудим. Я непременно закуплю у вас партию заколок.
– И щипцов.
– Может быть, и щипцов. Но сейчас у меня для вас всего лишь один вопрос и не самый трудный. Вам известен Игорь Сергеевич Балабанов?
– Кто же в Тегеране не знает почтенного историка? Разве что невежды да зеленая молодежь.
– Могу я к нему обратиться? И даже слегка. Подчеркиваю – слегка перед ним открыться?
Торосян нахмурил лоб:
– Вы можете вполне доверять Балабанову. Он не забыл, что он русский. А во-вторых – симпатизирует Советскому Союзу,
Торосян подлил Пронину из почерневшего серебряного кофейника.
– Но я вас должен предупредить, – сказал Абти-ходжа, – Что в последние годы у профессора появилась странная лаборантка. Я бы сказал, фаворитка. Она живет у него. Говорят, он завещал ей все свое имущество – и дом, и коллекции.
– Кто она?
– То ли француженка, то ли англичанка. Не знаю, каким ветром её сюда занесло. Но в друзья Советского Союза её записывать не стоит. Он называет ее «моя Аннет».
– А Балабанова можно считать нашим другом? – Пронин глотнул крепкого кофе и даже закрыл глаза от наслаждения.
– Тут всё сложнее. Но вы должны увидеть его сами… Но и у русских, и у армян есть поговорка – «В картишки нет братишки».
Что ж, теперь путь торгового агента лежал в дом профессора Балабанова.
Деревянная калитка – совсем как в России. Колокольчик. Пронин принялся звонить. Помощница Балабанова впустила его в сад. Высокая, сухопарая. Рыжеватые волосы. Глаза синие, умные, с хитринкой.
– Торговый представитель Совнаркома Иван Николаевич Пронин, – он передал ей визитную карточку.
– Я дам знать Игорю Сергеевичу. С утра ему нездоровилось… – ответила она безо всякого интереса к русскому гостю. Пронин даже удивился: за эти дни он успел привыкнуть ко всеобщему экзальтированному вниманию.
Минуты три спустя на крыльцо вышел сам Балабанов. Он замахал Пронину сразу двумя руками:
– А ну-ка в дом, в дом. У меня уже силы не те – у калитки вас встречать.
Они расположились в кабинете ученого, уставленном старинными книгами и всяческими редкостями, от которых Пронин не отрывал глаз. Старик разглядывал гостя светло-голубыми узковатыми глазами.
– Нравятся? Это всё пустяки. Главное хранится в шахской коллекции. Там целая экспозиция моих находок. Но скажите – почему Совнарком заинтересовался моей персоной? Зовут домой?
– А вы не соскучились по Родине?
– А я уже не знаю, где моя Родина. Наверное, в моих книгах, которые, я уверен, будут напечатаны и в СССР!
– Не сомневаюсь в этом! – горячо сказал Пронин. Старику это сразу понравилось, он оживился.
– Я написал историю государства Ахеменидов. Историю древнеперсидского эпоса. На это ушло почти 40 лет. Сейчас мне 68. Я запланировал себе еще четыре года работы. Здесь, в Иране. Нужно закончить исследование о древнеиранской религиозной системе. Как вы думаете, я успею?
– Уверен, Игорь Сергеевич, уверен, что успеете.
– Вы оптимист, – старик захохотал, как студент – заливисто и дерзко. – Так что же, даете мне еще поработать в Иране? Страна вроде бы дружественная,
– Один из них перед вами, профессор.
– Ух ты, какое признание! Доверяете? Или считаете, что я уже не гожусь даже на хороший донос?
– Сейчас война, мы все в какой-то степени офицеры. Даже те, кто вынужден заниматься торговлей. А я, Иван Николаевич Пронин, доверяю вам, выдающемуся русскому ученому, советскому патриоту. И веселому человеку!
– Интересная логика! И как вы хотите, так сказать, применять наше знакомство? Погони, перестрелки… В юности я неплохо стрелял. И даже из лука! Каких только опытов не было, мой молодой друг.
– А вы могли бы ввести меня в окружение молодого шаха? Кто в его семье может быть полезен для Советского Союза?
Старик приподнялся. Поправил галстук. Потом снова сел, обдумывая вопрос Пронина.
– Вы знакомы с шахиней Тадж ол-Молук?
– С матерью молодого шаха?
– Да. Но она, мой друг, не из его партии. Шахиня всегда играла серьезную роль в иранской политике. Открою вам тайну. Сегодня она хотела бы сменить шаха на своего младшего сына – Али-Резу. Она сделала ставку именно на него. Прошу учитывать это.
– Странно. Ведь частая смена шахов может привести к народной смуте. Столь опытная дама должна это понимать.
– Она всё понимает, но у неё есть веская причина. Вы знаете, что шах любвеобилен?
– Кое-что нам об этом известно.
– А то, что в сферу его интересов входят не только существа прекрасного пола, в Москве учли? Есть у него ближайший советник и дружок еще со времен учебы в Швейцарии – по фамилии Перон. Он сейчас у нас второй человек в государстве. Правда, государство рассыпается, Иран практически оккупирован… Но дело не в этом. Моя Аннет иногда общается с этим Пероном. По ее мнению, он просто циник.
Конечно, информация о душевном друге шаха в Москве имелась, но этот эпизод считали мелким увлечением неуемного восточного Казановы. К тому же никаких подтверждений их гомосексуальной связи ни у НКВД, ни у военной разведки не имелось…
– Тадж ол-Молук – женщина строгих правил и таких шалостей не прощает. Шах-урнинг – для нее это просто оскорбление. И тут уж не до материнских чувств. Прошу иметь это в виду при общении с прекрасной шахиней.
– Вы сдали мне козырную карту, профессор.
– Да-да, вы правильно меня поняли. Завтра пришлите ко мне своего человека – и я дам знать, когда мы посетим дворец Тадж ол-Молук. А пока можете пошарить по моим полкам. Я вижу, вам не терпится потрогать многие вещицы.
И Пронин посвятил целый час изучению домашних реликвий профессора.
Резиденция матери правящего шахиншаха располагалась в небольшом дворце эффектной архитектуры – с ломаными линиями и цветными изразцами. Скорее всего, этот корпус был построен сравнительно недавно – лет 30–40 назад, в модном тогда стиле модерн. В Москве немало таких особнячков построил архитектор Фёдор Шехтель – для тогдашних миллионеров. Сейчас в них располагались райкомы, дома пионеров и дома приемов наркомата иностранных дел…