Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Аттенборо Дэвид

«В малой авиации, – прорычал он сквозь зубы, тыча сигаретой в жестяную пепельницу, прикрепленную к панели управления, – в этом деле, я считаю, самое опасное – взлет. Если один из моторов в неподходящее время вдруг возьмет и откажет, грохнешься в лесу, и никто не поможет. Поэтому на земле я всегда разгоняюсь так, чтобы подняться даже без моторов. Вы что, ребята, испугались?»

Я поспешно заверил полковника Уильямса, что мы даже не забеспокоились, просто хотим побольше узнать о техниках вождения самолетов. Полковник Уильямс хмыкнул, сменил короткофокусные очки, какие он надевал во время взлета, на длиннофокусные, и мы полетели.

Под нами во все стороны, куда ни глянь, зеленым бархатным покрывалом простирался лес. По мере того как мы приближались к огромному нагорью, деревья

под нами словно вырастали. Полковник Уильямс держал самолет на прежней высоте, пока лес не приблизился настолько, что можно было разглядеть, как носятся в листве попугаи. Ландшафт выровнялся, и лес постепенно начал меняться. То там, то тут замелькали островки пастбищ, и вскоре мы летели над обширной равниной, испещренной серебристыми ручьями и покрытой белыми пятнышками невысоких термитных холмов. Самолет снизился, описал круг над стоящими близко друг к другу белыми строениями и стал приближаться к посадочной полосе, если так можно назвать участок саванны, отличающийся от других лишь тем, что его очистили от термитников. Полковник мягко посадил свою «дакоту» и с трудом направил ее к кучке людей, ожидавших прибытия самолета. Мы перелезли через гору грузов, закрепленных на полу самолета, и выпрыгнули, щурясь от слепящего солнца.

От компании зевак отделился и двинулся нам навстречу улыбчивый загорелый человек в рубашке с короткими рукавами и в сомбреро. Это был Тедди Мелвилл, которому предстояло стать нашим хозяином. Его семью знали во всей округе. Отец Тедди был из тех первых европейцев, которые поселились в Рупунуни и создали здесь первые ранчо, благодаря чему скотоводство распространилось по всему региону. В Южную Америку он прибыл на переломе XIX–XX веков, взял в жены двух девушек из племени вапишана, и каждая из них подарила ему пятерых детей. Ко времени нашего прилета его десять потомков занимали все важнейшие должности в этих местах: они владели ранчо и лавками, были лесничими и лицензированными охотниками. Вскоре обнаружилось, что повсюду, где бы в северной саванне мы ни появлялись, нам встречаются если не сами Мелвиллы, то их жены или мужья.

Летем, в котором мы приземлились, состоял из нескольких белых бетонных построек, беспорядочно разбросанных по обеим сторонам посадочной полосы. Самый большой дом, единственный, у которого был второй этаж, принадлежал Тедди – плоское прямоугольное строение с верандой и дырами незастекленных окон, гордо именовавшееся Летемским отелем. Справа, в полумиле оттуда, на вершине высокого холма, располагался дом местного мирового судьи, почта, лавка и амбулатория. От гостиницы к ним вела пыльная дорога из красной земли, а дальше она тянулась мимо обветшавших сараев в выжженную землю термитных холмов и чахлых кустарников. Примерно в тридцати километрах оттуда, над равниной, высились остроконечные горы; в жарком мареве их дымчато-голубые силуэты едва проступали на фоне ослепительного неба.

Жители окрестных мест специально съезжались в Летем, чтобы встретить самолет: он привозил долгожданные известия и еженедельную почту. Встреча самолета всегда считалась светским событием. В отеле толпились хозяева ранчо, а также их жены, которые прибывали из отдаленных мест и непременно задерживались на несколько дней, чтобы обменяться последними новостями и сплетнями.

После ужина из столовой вынесли грубо сколоченные столы, расставили по местам длинные деревянные скамейки. Гарольд, сын Тедди, установил кинопроектор и повесил экран. Бар постепенно пустел, гости рассаживались на скамьях. Загорелые, с иссиня-черными волосами ковбои вапишана, известные как вакуэро, заплатив у входа, один за другим чинно входили в комнату. Но вот погас свет, и воздух наполнился густым табачным дымом и гулом ожидания.

Развлечения начались с недатированной, что было заметно, кинохроники. За ней последовал голливудский ковбойский фильм о том, как доблестные белые люди осваивали Дикий Запад и заслуженно уничтожали злобных краснокожих. Иные зрители размышляли бы о бестактности выбора сюжета, но вапишана молча и невозмутимо наблюдали за тем, как убивают их североамериканских сородичей. Следить за сюжетом было немного трудно: из видавшей виды копии за ее долгую жизнь

не раз вырезали целые эпизоды, а оставшиеся кадры иногда шли явно не по порядку: например, трагичная и прекрасная американская девушка, зверски убитая индейцами в третьей части, вдруг появлялась в пятой и влюблялась в главного героя. Но вапишана были благодарными зрителями, и эти «мелочи» не мешали им наслаждаться батальными сценами, каждая из которых сопровождалась бурными аплодисментами. Я осторожно спросил Гарольда Мелвилла, может быть, картина выбрана не очень удачно, однако он заверил, что эта публика больше всего любит «ковбойское кино». Спору нет, голливудские романтические комедии показались бы вапишана еще большей глупостью.

После показа мы поднялись в нашу комнату. Здесь стояли две кровати, затянутые москитными сетками. Двоим из нас предстояло спать в гамаках, и мы с Чарльзом категорично заявили, что эта честь выпадет нам. Опробовать гамаки нам не терпелось с того дня, как мы купили их в Джорджтауне. Деловито, с уверенным видом мы подвесили их на вбитые в стену крюки, однако, как выяснилось несколько недель спустя, явно переоценили свои знания и навыки. Гамаки были натянуты слишком высоко, к тому же каждое утро немало времени тратилось, чтобы развязать придуманные нами мудреные узлы. Джек и Тим невозмутимо улеглись в кровати.

На следующее утро мало могло быть сомнения в том, кому из нас лучше спалось. Чарльз и я клялись, что дрыхли как убитые и вообще спать в подвешенном состоянии – любимое наше занятие. Но мы лукавили: никто из нас не владел нехитрым умением укладываться по диагонали в жестком американском гамаке. Почти всю ночь я промучился, пытаясь вытянуться во всю его длину. В результате ноги оказались выше, чем голова, тело скрючилось, и я не мог повернуться, не рискуя сломать позвоночник, а наутро мне казалось, что не разогнусь никогда.

После завтрака к нам явился Тедди Мелвилл с известием о том, что большая группа вапишана отправилась на соседнее озеро рыбачить традиционным для этих мест способом, то есть отравив предварительно воду. Там вполне может встретиться какое-нибудь интересное для нас животное, предположил Тедди, и позвал ехать с ним. Мы забрались в его грузовик и покатили по саванне. Дорога была легкой. То тут, то там мелькали поросшие кустарником и пальмами извилистые заливы и речки; они были видны издалека, и объехать их труда не составляло. Единственными препятствиями на нашем пути оказались чахлые кусты шероховатой мортонии, а также высокие, причудливо вытянутые башни термитников, кое-где стоящие поодиночке, а в других местах – так близко друг к другу, что нам казалось, будто мы едем по огромному кладбищу. Между разбросанными по саванне ранчо тянулись основательно разбитые проселочные дороги, но озеро, к которому мы ехали, находилось в глуши, поэтому Тедди заранее свернул с главной тропы и стал по наитию пробираться между кустами и термитниками. Вскоре на горизонте показалась полоска деревьев. Значит, озеро совсем близко.

По прибытии мы увидели, что длинный залив перегорожен баррикадой из деревянных прутьев, кольев и жердей. Внутри запруды плавали особые лианы, которые вапишана собирали за много километров отсюда, в горах Кануку. Вокруг, ожидая, когда рыба, одурманенная ядовитым соком лиан, всплывет на поверхность, собрались рыбаки с луками и стрелами наготове. Одни устроились на корягах, свисавших над водой, другие забрались на специально построенный посреди озера настил, кое-кто стоял на сделанных из подручных материалов маленьких плотах, остальные плавали взад и вперед по озеру в деревянных каноэ-долбленках. На прибрежной поляне женщины разожгли огонь, развесили гамаки и приготовились разделывать пойманную мужчинами рыбу. Но улов пока не шел, и рыбачьи жены постепенно теряли терпение. Эти дурни, ворчали они, такую большую запруду устроили, а лиан побольше набросать пожадничали, вот яд на рыбу и не действует. Три дня тяжелой работы – и все насмарку. Тедди на языке вапишана расспрашивал о новостях и, помимо прочего, узнал, что одна из женщин видела на противоположном берегу огромную нору, в которой, по ее словам, наверняка живет большой зверь. Какой именно – она не знала. Может быть, анаконда, а может, кайман.