Путешествия П. А. Кропоткина
Шрифт:
замечательным терпением и выдержкой. Она негодна только для перевозки
тяжестей, но небольшой вьюк или человека в седле она может
тащить неутомимо на огромное расстояние при самом незавидном
корме и в любую погоду.
Кропоткин привыкал к лошадям, которыми пользовался в своих
экспедициях, всегда заботился и сам ухаживал за ними. В
дневниках и письмах он много раз восхвалял якутскую лошадь, как
ничем не заменимую в путешествии по тайге и горам.
Чтобы
и подняться несколько раз с гольца на голец. И неизвестно, где
приходилось труднее лошадям — в падях или на гольцах. При
спусках с гольцов в узкую глубокую падь нужно было поддерживать
лошадей, так как они то и дело падали или застревали в густой
тайге. При подъемах приходилось тоже трудно: лошади
карабкались, как кошки, сгибаясь и горбясь, держа голову у земли,
цепляясь животами за камни, выбиваясь из сил, задыхались, ранили
ноги.
Это было начало путешествия. Впереди тянулись бесчисленные
гряды новых гольцов, нескончаемые каменные пади, тайга и
болота.
«Безлесные скалистые вершины, покрытые желтыми пятйами
ягелей и ослепительно белыми снеговыми полями, перемежаются
с глубокими падями, сплошь заросшими хвойными лесами. Лесная
чаща местами совершенно непроходима. Бурелом и валежник на
каждом шагу преграждают путь. В такой тайге не водятся даже
животные и птицы. И только на самом дне пади журчит таежная
речка, нарушая своим журчаньем таежную тишину.,. На вершинах
гольцов Ленско-Витимского водораздела, имея перед глазами
панораму диких серых голых скал, путник чувствует, как его
поглощает неодушевленная природа — мир безмолвных, диких и
однообразных скал. Не только голос случайно залетевшей сюда птицы,
но даже и слабый звук выстрела звучит чем-то чужим среди этого
безмолвного царства каменных масс. Самая буря не в силах
поднять здесь шум, и безмолвный ветер давит, теснит своим напором,
беззвучно леденит кровь в жилах случайно забредшего сюда
человека... Напрасно пытались немногие смелые кедры внести иную
жизнь в это мертвое царство; напрасно изгибались их медленно
нараставшие крепкие стебли, ползком забираясь на каменные кручи:
они вымерли вместе с одинокими и заболевшими лиственницами...
В этом море каменных скал прижились только самые
неприхотливые растения, которые ютятся среди каменных осколков и
лишь изредка пользуются щедротами скупого и неласкового
солнца...»
На гольцах ночевать нельзя: слишком холодно по ночам. Даже
в июльский день здесь иногда выпадает снег. Кропоткин
рассчитывал двигаться так, чтобы к
глубине пади у ручья или реки, в тайге, где можно развести
костер, вскипятить чай, сварить кашу.
Эти спуски для лошадей с вьюками были еще труднее, чем
подъемы: и лошади и люди выбивались из сил.
Бывало караван спустится, остановится в пади, и на него тут
же набрасывается туча комаров и мошек. В тайге их больше
десятка видов. Они следуют за караваном, стоят столбами-тучами
над головами людей, над лошадьми. Но это еще полбеды. А стоит
остановиться, как они осыпают всех таким густым слоем, что
нельзя разглядеть масть лошадей. Лицо, руки, шея — все покрывается
«гнусом», как сибиряки зовут мелких жалящих насекомых.
Страшно было остановиться даже на минутку днем, а ночью гнуса еще
больше — так и облепят всего.
И вот, как только караван останавливался на ночлег, все
бросались за валежником, сушняком для костра, чтобы дымом
спастись от досадного гнуса.
Костры были высокие, жаркие; сухие деревья ставили в форме
шалашей, и горели они ярким, большим пламенем. Оно полыхало
выше верхушек лиственниц. Для дыма сверху на костры
накидывали лапник — зеленые ветви елей. Легкий ветерок тянул вдоль
пади и расстилал понизу дым. В этом было спасение от
комаров и мошек. Лошади выстраивались головами к костру и
отдыхали. Отдышавшись, они начинали кормиться хвощом и
папоротником.
Людям приходилось труднее.. Они сначала хлопотали у
лошадей— развьючивали их, укладывали и укрывали вьюки на случай
дождя; возились у костра, прилаживали котел над ним; разбивали
палатки. Но вот и для людей наступал блаженный час отдыха.
В большом ведре вскипал чай, в котле был готов кулеш из крупы
и сушеного мяса...
Как бы трудно ни приходилось днем в пути, молодость брала
свое. Отдохнув, насытившись и согревшись у костра, все начинали
шутить, принимались сушить обувь и одежду, которые иной раз
были насквозь мокрыми при переходах через речки или под
дождем. Тут же часто затягивали песню. Обычно запевал Кропоткин.
С первых же дней пути составился небольшой, но стройный хор.
Пропадала усталость, и начинались бесконечные рассказы и
воспоминания.
Кропоткин строго следил, чтобы все во-время расходились по